Написано кровью моего сердца

Мы вошли. Фонарь забрал мистер Пибоди, а тонкий серп луны был едва виден, и внутри палатки царила густая, непроглядная темнота, наполненная запахами алкоголя с примесью рвоты.

Я помнила, что где стоит, и мы сдвинули вместе четыре ящика. Я застелила их плащом, Джейми снял мундир и жилет, и мы рискнули возлечь на ненадежное ложе в пропахшей пивом темноте.

— Сколько, по-твоему, у нас времени? — спросила я, расстегивая его ширинку.

Теплая, атласно-гладкая плоть Джейми твердела под моей рукой.

— Нам хватит. — Невзирая на готовность, он неспешно провел пальцем по моему соску. — Не торопись, саксоночка. Неизвестно, когда нам снова представится такой случай.

Он медленно поцеловал меня, окутывая запахом рокфора и портвейна. Напряженное бодрствование лагеря ощущалось даже здесь — оно вибрировало в нас, словно прижатая струна скрипки.

— Вряд ли у меня есть время, чтобы заставить тебя кричать, саксоночка, — шепнул Джейми. — Но, может, я смогу заставить тебя стонать?

— Может быть. До рассвета ведь еще есть время?

Стало ли причиной пиво и лекция о брачной ночи, поздний час и притягательная сила секретности или же сам Джейми и наша растущая потребность забыть о мире и остаться лишь наедине друг с другом — но времени нам хватило, даже с лихвой.

— О боже, — наконец выдохнул он и медленно лег на меня. — О… боже.

Я ощущала биение собственного пульса в руках, мышцах и в центре тела.

— О-о-о… — слабо простонала я в ответ. Впрочем, вскоре я набралась сил, взъерошила Джейми волосы и сказала: — Скоро мы снова вернемся домой, и у нас будет масса времени.

Он согласно мыкнул. Мы лежали, не желая выпускать друг друга из объятий и одеваться, хотя ящики были твердыми и с минуты на минуту нас могли обнаружить.

Джейми шевельнулся, но не поднялся.

— О боже, триста человек, — совсем другим тоном сказал он и крепче обнял меня.

Глава 56 Вонючий папист

Солнце еще не встало над горизонтом, а люди уже копошились у лошадей, словно муравьи в муравейнике. Конюхи, фуражиры, погонщики, кузнецы — все сновали туда-сюда, занимаясь своими делами в нелепо-розовом утреннем свете под звуки сотен трудолюбиво жующих челюстей. Уильям поднял ногу гнедого жеребца и протянул руку за крючком для чистки копыт, который нервно прижимал к груди новый конюх.

— Иди сюда, Зеб, — уговаривал его Уильям. — Я покажу тебе, как это делается. Ничего сложного.

— Да, сэр. — Зебедия Джефферс подошел на дюйм ближе, взгляд его перебегал с копыта на коня и обратно. Он не любил лошадей, особенно Вестгота.

К счастью, Зеб пока не знает, что Вестгот — та еще штучка.

— Хорошо. Видишь? — Уильям постучал крючком по краю копыта, под которым ночью застрял небольшой камешек. — Он маленький, но ощущения от него — как от камня в твоем сапоге, и, если его не вынуть, конь охромеет. Камень некрепко держится, хочешь попробовать удалить его сам?

— Нет, сэр, — признался Зеб. Он был родом с побережья Мэриленда и знал об устрицах, лодках и рыбе, а не о лошадях.

— Конь не причинит тебе вреда, — нетерпеливо пообещал Уильям.

Ему предстоит по десять раз на дню скакать туда-сюда вдоль колонны беженцев, развозя депеши и собирая отчеты, и нужно, чтобы оба его коня были готовы. Постоянный конюх Коленсо Барагванат слег с лихорадкой, и найти другого слугу Уильяму не хватило времени.

— Причинит, — возразил Зеб и, подумав, добавил: — Сэр. — Он вытянул тощую руку, демонстрируя гноящуюся рану от укуса. — Видите?

Уильям подавил желание спросить, что мальчишка делал с конем. Вестгот не был злым, но иногда раздражался, а суетливая нервозность Зеба могла вывести из себя кого угодно, не только усталого, голодного коня.

— Ладно, — вздохнул Уильям и одним движением сковырнул камешек. — Ну как, лучше тебе? — сказал он коню, провел рукой по его ноге и похлопал по крупу. Потом вынул из кармана пучок дряблой морковки, которую купил у фермерши, принесшей в лагерь корзины с едой, и вручил его Зебу: — Вот. Дай это Готу, подружись с ним.

Но прежде чем парень смог протянуть коню эту своеобразную оливковую ветвь мира, Гот потянулся и большими желтыми зубами с хрустом выхватил морковь из его рук. Зеб вскрикнул, отшатнулся, налетел на корзину и упал вверх тормашками.

Разрываясь между раздражением и желанием рассмеяться, Уильям подошел и помог конюху подняться из навозной кучи и отряхнуть одежду.

— Все мои вещи едут в повозке, позаботься, чтобы у Коленсо было все нужное, и приготовь мне какой-нибудь ужин, — сказал Уильям. — А за конем я попрошу поухаживать кого-нибудь из конюхов лорда Сазерленда.

Зеб облегченно вздохнул.

— Спасибо, сэр!

— Еще сходи к хирургу, чтобы он полечил твою руку! — приказал ему вслед Уильям, перекрикивая лошадиное ржание. Мальчишка вжал голову в плечи и ускорил шаг, притворяясь, что ничего не слышал.

Уильям заседлал Гота — он предпочитал сам затягивать ремешки, от которых могла зависеть его жизнь, — оставил того рядом со вторым конем, Мадрасом, и пошел искать конюхов Сазерленда.