Напиши на линии горизонта (СИ)

— Будь любезен, приведи его сестру, — спокойно, словно перед ним на полу не корчится двинутый на голову состайник, замечает он, — Женское крыло, вторая дверь слева. Стучать три раза.

Валету не остаётся ничего, кроме потерянного кивка, которого Птичий Папа всё равно не замечает. Стервятник отставляет в сторону свою трость и осторожно, слегка морщась от боли в колене, присаживается перед Свистом. Тот его словно не видит, продолжает захлёбываться рыданиями и бормотать что-то нечленораздельное. Стервятнику отчётливо слышится слово «Кровь». Из глубины чёрного пиджака, дребезжащего связкой ключей и отмычек, он достаёт флакончик настойки, тут же откупоривая крышку. Стук валетова костыля вперемешку с его же тихой, недовольной руганью, тает в глубине коридора.

Сначала Стервятник подносит пахучую настойку к самому носу Свиста, но тот всё ещё заходится каким-то хрипом и сдавленными рыданиями, так что это не приносит никаких результатов. Стервятник тихо произносит что-то себе под нос, цокнув языком, и хватает Свиста за подбородок, начиная насильно вливать содержимое флакончика ему в горло. Свист всё ещё заходится в глухой истерике, давится этой настойкой, но покорно её глотает, заливая и собственный подбородок, и руку Стервятника, пока не начинает медленно успокаиваться и приходить в себя.

Настойка Стервятника горькая, дурно пахнущая и обжигающая горло, а на дне его мутного флакончика, кажется, плещется что-то живое. Но, надо отдать Птичьему Папе должное, это действительно немного приводит в чувство. А может, всё дело в крепко вцепившихся в подбородок длинных чёрных ногтях, трудно сказать.

Свист всё ещё вжимается лопатками в стену, дышит глубоко и рвано, словно давно забытый ошейник начал затягиваться на горле и перекрыл ему всяческий доступ к кислороду, и его колотит так, будто на него только что вылили целый таз ледяной воды. Стервятник всё ещё сидит перед ним, ожидая, пока мальчишка окончательно придёт в себя. Перекрёсток удушает своей тишиной (словно в склепе!), и молчание, повисшее между ними, ничуть не улучшает ситуацию. Большая Птица вслушивается, а у Свиста от царящей тишины начинает звенеть в ушах. Перед глазами всё ещё пляшут, мигая, чёрные точки.

Мираж выскакивает из-за угла, как нерадивый подросток, желающий распрощаться с жизнью, выскакивает на дорогу. Она перепуганными глазами осматривает коридор, и в неровном свете лампы её разноцветные глаза полыхают контрастными оттенками. При других обстоятельствах это выглядело бы красиво, даже завораживающе. Девушка опускается перед братом на колени, благодарно кивнув Стервятнику, и принимается осматривать Свита с таким усердием, словно тот смертельно ранен.

Кроме брата и Стервятника у неё никого больше не осталось, и в ближайшее время Мираж не собиралась терять ни одного, ни другого. Она попросту не могла позволить себе такой роскоши.

— Эй, ты как? — она пытается пригладить растрёпанные светлые волосы, утирает остатки настойки с его подбородка, носится с ним как с совершенно неразумным, не прекращая при этом внимательно его осматривать, — Джек?

Свист медленно успокаивается, начинает дышать размереннее, и утирает остатки слёз с лица. Он наконец-то видит: и Мираж, и Стервятника, и неловко пристроившегося на краю перекрёсточного дивана до смерти перепуганного Валета. Он видит их всех, точно так же, как до этого мог видеть Лизу, чувствует ладони Мираж на своих плечах и практически тошнотворный запах настойки, которую в него влил Птичий Папа. От одной только мимолётной мысли о том, что Изнанки ему больше не видать, к горлу снова подкатывает тошнота.

Ничего не говоря, он скидывает с себя руки сестры, довольно ловко поднимаясь на ноги, подхватывает свой костыль, и направляется прочь к любому, первому попавшемуся выходу. Было много вещей, о которых ему нужно было подумать, выкурив пару-тройку сигарет, может быть, даже в молчаливой компании того же Курильщика. Даже с одной здоровой ногой он передвигался пугающе быстро.

Мираж как-то растерянно смотрит ему вслед, точно таким же взглядом осматривая коридор после того, как Свист растворяется в ближайшей тени. Она всё ещё сидит на полу, у одного из самых тёмных углов, где всего пару секунд назад корчился её младший брат, и старательно прячет свой взгляд от Валета. В груди скребётся неприятное чувство опустошенности и ненужности, словно одним своим незамысловатым уходом брат окончательно решил направление пути каждого из них. И они, эти пути, разительно отличались друг от друга. Сейчас она как никогда остро ощущает, как много времени они потратили на пустые препирания.

========== Эпилог ==========

Три судьбы. Три истории. Один Серый Дом.

Сказки другой стороны. Аспид.

Верхушки деревьев шелестят на ветру, роняя целый ворох листьев, которые усыпают каждый сантиметр поляны, превращая её в цветастый ковёр. Над лесом только начинает брезжить рассвет, окрашивая небо всеми оттенками розового и оранжевого, а где-то в глубине леса щебечут птицы и пищат мыши. Если бы подобные виды случались здесь не так часто, то можно было и залюбоваться.