— И что же ты собираешься о них узнать? — от равнодушия в чужом голосе хочется кричать и плакать, как в старые времена, но теперь для неё это непозволительная роскошь. Она никогда не плачет. В один момент ей и правда захотелось вынуть из груди своё сердце и перекроить его, чтобы больше ничего не чувствовать. Поэтому теперь девушка лишь сжимает зубы сильнее и старается говорить вежливо и учтиво:
— Мне достаточно знать, что у них всё хорошо. Что они оба счастливы.
— А счастлива ли ты сама?
У неё не получается подавить вырвавшегося смешка. Да какая Ему вообще разница?
Солнце за их спинами поднимается всё выше, и небо медленно превращается из ярко-розового в нежно-оранжевое. Светлые волосы девушки подсвечиваются своеобразным ореолом, и она становится похожа на нимфу или одну из тех прекрасных женских фигур с картин эпохи ренессанса. Это завораживает настолько, что невозможно отвести глаз.
— Это не имеет значения, — она прилагает максимум усилий, чтобы отвечать спокойно и тихо. Зелёные глаза смотрят внимательно, хватают каждый её жест, — в моей голове теперь только мои собственные мысли, и это главное. Здесь тихо, хорошо.
Кажется, этот ответ достаточно Его устраивает. Парень сразу заметно расслабляется, но бдительности не теряет. В конце концов, заданный вопрос всё ещё тяжёлой тучей висит над ними обоими, призывая дать ответ. Деться попросту некуда.
— Счастливы.
— Не давай ответа, просто чтобы отмахнуться от меня, прошу!
Он тихо рычит, на грани с чем-то раздражённо-волчьим, и зелёные глаза почти начинают светиться. Она прекрасно понимает, почему он не хочет ей ничего говорить. Но разве ей нужно так много? Просто знать, что каждый из её мальчиков в порядке, чтобы спать спокойно и не волноваться за них. Парень всё ещё смотрит на неё недовольно, а лес над их головами начинает тревожно шелестеть вершинами.
Счастливый мальчик
В комнате, принадлежавшей Чумным Дохлякам, ранним утром проснулся мальчик. Проснулся, как ему показалось, оттого, что увидел плохой сон. Он лежал, зажмурившись, пытаясь припомнить, что же ему снилось такое отвратительное, но сон ускользал, не давая поймать себя, пока мальчику не надоело за ним гоняться.
Мальчик раскрыл глаза и сделал такой глубокий вдох, будто всё это время ему был перекрыт доступ к кислороду. Вот только перед его глазами всё тот же потолок, всё те же кровати и та же стена, с которой разноцветные совсем недавно намазанные краской животные смотрели на него в ответ. Ничего не изменилось. Окно распахнуто и впускает в комнату красоту розового рассветного неба и свежий воздух, который кажется ему немного не таким, как раньше. Он словно чище, прохладнее, и совсем не такой, как был вчера. Словно дышится легче, ощущается по-другому. На один короткий миг мальчику даже кажется, что сегодняшний день воспринимается им немного иначе, как будто его выдернули из затянувшегося сна, заставив снова вернуться в детство и забыть обо всём, что он успел пережить, чем бы это «всё» не оказалось.
Но это ему, конечно, только кажется.
Брат спал на подушке совсем рядом, мерно сопя. Почти точная копия его самого. Мальчик чувствовал, что это немного странное ощущение неправильности, перемешанное с чем-то светлым и чистым, чем-то тёплым, чего он не ощущал, кажется, достаточно давно, скоро пройдёт, не оставив от себя и следа, и растолкал спящего брата. Ему очень хотелось верить, что у него получится задержаться в этом приятном чувстве немного дольше, словно от этого могла кардинально измениться его дальнейшая жизнь.
Второй мальчик открыл глаза. Круглые и выпуклые, не закрывающиеся полностью даже во сне. Поблескивающая полоса между ресницами, как будто он лишь притворяется спящим, раздражала всех, кроме имевшего ту же особенность брата.
— Что? — шепотом спросил проснувшийся.
— Не знаю точно, — так же шепотом ответил мальчик. — Но мне как-то странно чувствуется. Как-то все вокруг уж очень нравится, прямо плакать хочется. У тебя тоже так или еще нет?
Брат прислушался к себе.
— Нет, — сказал он, зевая. — У меня пока еще нет. Может, оттого, что я сплю.
И он поспешно закрыл глаза.
Мальчик тоже откинулся на край подушки и попытался уснуть. Его никак не покидало навязчивое ощущение иррациональности, неправильности всего происходящего здесь и сейчас. Но вместе с тем, это чувство казалось ему самым прекрасным, самым замечательным на свете, словно теперь им движет какая-то невиданная сила, благодаря которой он может свернуть горы и осушить моря. Кажется, впервые за очень долгое время, ему по-настоящему хотелось жить.
Ему казалось просто необходимым куда-то забраться, перерыть какие-нибудь завалы, найти там что-нибудь интересное и действительно завораживающее. Сокровища, настоящую ценность которых знали бы только они с братом, и это стало бы ещё одним их общим секретом, бережно хранимым под самым сердцем. Он никак не мог объяснить этот порыв — просто в одно короткое мгновение он осознал, что они просто обязаны что-то совершить, чтобы почувствовать жизнь.