В молодости Артюшкин относился к деньгам беззаботно, легко спускал их на женщин и кутежи, однако с возрастом превратился в скупердяя. Потому что кроме мечты о триумфе в Александринке имел и другую – о собственном домике на окраине в три-четыре комнаты, чтобы в одной из них жить, а остальные сдавать. Доходов с этого должно было хватать на пропитание и приходящую прислугу. И тогда целыми днями глядел бы в окно, попивая пиво, уже не страшась неминуемой для бессемейных актеров богадельни, в которой десяток стариков ютятся в мрачном полуподвале и едят из общей миски. Вот Артюшкин и экономил на чем только мог – пироги покупал вчерашние, по трактирам не шастал, отпуска не брал. И жильцам старался всячески услужить – кому покупки наверх поднимет, кого впустит в парадную в ночной час, а кого, наоборот, незаметно выпустит из дома. Правда, такой был только один – Паша Невельский. Матушка и отчим заставили двадцатиоднолетнего парня вернуться в гимназию, запретив, естественно, посещать увеселительные заведения и трактиры. И тогда Павел придумал хитрость – стал приносить домой «двойки». Взволнованные родители наняли предложенного Пашей репетитора, его одноклассника Костю Гневышева. Так у приятелей появились деньги. Но кто их пустит в шинелях и фуражках в трактир? И хотя одежда у них партикулярная имелась – после гибели Пашкиного отца остались добротные сюртуки, брюки и два пальто, Костина сестра их перелицевала и для брата, и для самого Невельского, – где и как ее надеть? У Невельских невозможно – дома всегда слуги. А у Гневышевых – всегда Капа, строгая и чересчур правильная. На выручку юношам пришел швейцар. За гривенник он предоставлял им свою каморку – друзья заходили в нее после занятий, переодевались, надевали парики и приклеивали накладные бороды (у Артюшкина этого добра имелся целый чемодан) и шли кутить. Потом возвращались и опять же в каморке швейцара превращались в гимназистов. Артюшкин получал за это гривенник – пробовал торговаться, но Павел откровенно признался, что гуляют приятели на гонорар Кости за репетиторство, который составлял рубль за час. И Артюшкин отступился. Когда же мальчишек инспектор поймал в борделе, швейцара они не выдали. Но после этого больше не шастали, а страсть к выпивке удовлетворяли из фляги, которую Костик наполнял у знакомого лавочника и приносил тайком в гимназию.
В трактире Бусыгина народу оказалось немного, Артюшкин без труда нашел свободное место, заказал водки и расстегайчик. Буквально через пару минут к нему подсел благообразного вида старичок в застиранном вицмундире почтового ведомства:
– Позволите-с?
Артюшкин, изобразив на лице безразличие, кивнул. Старичок сел и тут же представился:
– Александрийский Макар Фотиевич, коллежский секретарь в отставке. А вас как величать?
Швейцар вздохнул, мол, вот ведь привязался, и буркнул:
– Антон Петрович Артюшкин, в прошлом – актер, а ныне… Сами видите, – указал он на мундир, – приходится швейцарствовать.
– Да-с. Тяжелые ныне времена. Рюмочкой не угостите?
Артюшкин еще раз вздохнул и приказал половому принести посуду и еще один расстегай.
– Ну-с, за приятное знакомство, – предложил Александрийский, подняв рюмашку.
Мужчины чокнулись, выпили, закусили.
– Часто тут бываете? – задал ожидаемый Артюшкиным вопрос старичок.
– Если честно, то впервые.
– И очень зря. И тухлого не подсунут, и водку не разбавляют, как в других трактирах.
– Просто я – нездешний. В другой части служу. На Литейном, дом Тацки.
На лице старичка буквально на миг появилась радостная улыбка – дом находился недалеко от Невского проспекта, и публика жила в нем зажиточная.
– А в здешних краях как оказались? – спросил он настороженно.
– По естественной надобности. Приятель насоветовал здешнюю прачку, Машкой звать, на Канонерской живет.
Старичок довольно закивал.
– Говорят, такие кунштюки умеет делать.
– Умеет, умеет…
– Я пришел, а она занята, велела зайти через часик. Артюшкин сорок минут потерял у Машкиного дома, ожидая, когда же к ней придет очередной клиент. И вошел буквально за ним. Естественно, ему велели заскочить попозже.
– Пришлось идти сюда коротать время.
Старичок, уже не пряча удовлетворения на лице, взял быка за рога:
– В горку играешь?
Артюшкин мигом изобразил интерес:
– А как же.
Актера провели в отдельный кабинет, где уже дожидалась компания. Опыт в карточных играх у Артюшкина был небольшой, но достаточный, чтобы понять – колоды крапленые, противники играют сообща. Но на первый раз они дали ему выиграть. Немного, пару рублей. Счастливый Артюшкин заверил, что в следующую среду непременно их навестит.
Обмыв с Александрийским выигрыш, Артюшкин отправился к прачке. По дороге, как научил его Яблочков, остановился у зеркальной витрины, проверить, нет ли за ним слежки? Выяснил, что была. Неприметный юноша, судя по одежде, фабричный, шел за ним до Машкиного дома. Затем он дожидался, пока швейцар развлекался с прачкой, а потом вел его до самой парадной на Литейном.