Напиши себе некролог

Хозяин оранжереи лично водил Сашеньку по своим владениям, радуясь богатой заказчице, которая к тому же вполне сносно изъяснялась на его родном языке.

– Я в России уже десять лет, – сообщил он.

– И до сих пор не выучили русский? – изумилась Тарусова.

– А где? Растения, а именно с ними я общаюсь день и ночь, говорить не умеют. А князь Юсуфов, у которого я служил, не хуже вас изъясняется по-немецки. Мы познакомились с ним много лет назад в моей родной Саксонии. Он восхитился моими умениями и пригласил в свой сад главным садовником. Скопив на его службе денег, я взял в аренду землю, построил теплицы, выписал посадочный материал и, засучив рукава, открыл торговлю. Взрослые растения на продажу пока что привожу из-за границы, но, клянусь, лет через десять буду торговать только тем, что вырастил сам.

– А почему не хотите вернуться на родину?

– Понимаете, мы, немцы, слишком рациональны. Никогда не заложим последнюю рубаху, чтобы купить даме букет. А русские способны и не на такие безрассудства.

– Скажите, а похоронные венки вы изготовляете?

– А как же? Одна из главных статей дохода.

– И доставку на могилу делаете?

– Ну конечно. Для иногородних клиентов это очень важно.

– Для иногородних?

– Да, я даю объявления в провинциальные газеты с расценками на наши букеты и венки. Достаточно перечислить необходимую сумму, и мы исполним заказ в нужную дату.

– А венок с надписью «Простите…» кто вам заказал? На ленте не было указано. Вы можете мне сказать его имя?

– Простите, если клиент пожелал сохранить свое инкогнито, я не могу сообщить его имя.

– Ладно, тогда сообщите, во сколько обойдутся мне эти кадки?

– Минутку! – Эйлих взял в руки счеты и, шустро щелкая вправо-влево костяшками, подсчитал. – Семьдесят восемь рублей 15 копеек. Куда прикажете отправить счет?

– Я могу рассчитаться наличными, – Сашенька вытащила из ридикюля сотенную. – А могу и не рассчитаться. Вообще отправиться в другую оранжерею.

Эйлих покраснел:

– Но почему?

– Кто заказал вам венок?

На лице Эйлиха угодливость внезапно сменилась брезгливостью. И Сашенька решила, что переборщила. Надо было с ним помягче. Все-таки немец, явно не привык к подобной грубости и бесцеремонности. Но оказалось, что брезгливость Эйлиха относилась не к ней, а к нему самому, вернее, к его собственной алчности, он не захотел упускать Сашенькины деньги:

– Хорошо, пойду навстречу столь важной клиентке. Пойдемте!

– Вот и славненько, – пробормотала Тарусова по-русски, следуя за Эйлихом в комнату приказчиков.

– Но не все зависит от меня. Если клиент приехал впервые и оплатил кредитками, имени его мы не знаем.

Приказчики по заданию Эйлиха дружно зашелестели квитанциями:

– Заказ был оплачен по телеграфу, – сказал один из них через пару минут.

– От кого и откуда пришла телеграмма? – спросила Сашенька.

Оказалось, что была отправлена вчера с железнодорожной станции Голицыно Московско-Брестской дороги, имя отправителя указано не было.

Значит, Рыкачев прячется там. Нужно сообщить об этом сыскной полиции.

В понедельник и вторник в городе было задержано полсотни «Рыкачевых» – молодых бритых людей, некоторые из которых даже были в синих совиных очках. Но всех их, увы, пришлось отпустить.

– Староверы его прячут, – уверял начальника Яблочков.

– Сомневаюсь. Они божьи заповеди чтут почище нашего. Насильника и убийцу прятать не станут.

Слова Крутилина подтвердил вызванный на допрос Пятибрюхов. На купца было страшно смотреть – уверенность и вальяжность куда-то испарились, голос стал заискивающим, руки тряслись.

– В общине я больше не староста, общество так решило. И деньги, что в обороте крутил, велели вернуть. За то, что змею у сердца пригрел. Как же Федька меня подвел, как опозорил! Правительство и без этого на нас, староверов, зуб точит, а что будет теперь, и подумать страшно. А виноват-то я. Недоглядел потому что.

– У единоверцев твоих Федька может прятаться?

– Нет! Если им попадется, живьем его в могилу закопают. Вот Антихрист! Говорила мне Поликсена Осиповна, что табаком от Федьки несет, да я не поверил. Это все Англия! Там его дурному научили!

– Людей убивать?

– Это уже последствия употребления пива и рома. Здесь-то я за ним бдил, а там некому было, вот Анчутка его в свои сети и поймал. А я его не распознал, когда Федька вернулся. Всю жизнь теперь буду прощение вымаливать.

Крутилина по три раза на дню вызывали к обер-полицмейстеру, откуда он возвращался красный как рак и злой как черт. Он честно пытался себя сдерживать, но то и дело срывался на крик:

– Сутки нам дали! Сутки! Если Рыкачева не найдем, сыскное закроют, – заявил он после очередного визита к Треплову.

– К вам пришли, – Яблочков указал на высокого здоровенного парня, наотрез отказавшегося говорить с кем-либо, кроме Ивана Дмитриевича.

– Не сейчас, – буркнул Крутилин, – завтра.

Зайдя в кабинет, достал заветный штоф, налил от души, крякнул и выпил. Потом достал из верхнего ящика некролог, прочел, прослезился. В дверь постучали:

– Ну что еще? – крикнул Иван Дмитриевич.

Яблочков входить побоялся, лишь высунул голову из-за двери: