Наполеон

Пошёл пятый день с того момента, как он начал своё наступление из Савоны, а он всё ещё путался в этих горах вместе с голодной армией. Ему приходилось всё делать самому, лично разбираться во всех мелочах. Вот и сегодня, как только рассвело, в страхе, что Болье предпримет-таки отчаянную попытку восстановить положение, он вынужден был скакать на позиции в Дего, где Неподвижно стояли дивизии Массена и Лагарпа. Австрийцы всё ещё могли собрать примерно тридцать тысяч человек. (Если бы он был на месте Болье, то атаковал бы немедленно, используя каждого солдата и орудие). Затем он на короткое время вернулся в штаб в Каркаре, чтобы заняться утренними рапортами от командиров и дать Бертье указания по ведению обычных рутинных дел. Теперь, горько сожалея об отсутствии в штабе дельного офицера инженерных войск, он трясся на лошади в оставленный вчера Колли Монтецемоло, чтобы с этой командной высоты изучить местность и поискать пути подхода к Чеве. Ехать самому было настоящим сумасшествием. Он уже пожаловался Директории на нехватку толкового сапёра. Пожаловался заодно и на своего дряхлого командующего артиллерией: надо было, чтобы тот в случае новой тревоги, подобной вчерашней катастрофе в Дего, всегда был под рукой.

Неразбериха не мешала ему обдумывать более отдалённые, но от этого не менее серьёзные планы. В депешах из Генуи от Фейпу сообщалось, что эта республика, разрываясь между ненавистью представителей элиты и симпатиями простого народа к революционной Франции, могла в любой момент отказаться от своего нейтралитета, вступить в союз с Австрией и нанести удар по прибрежной дороге на Савону, которая служила основной коммуникацией Бонапарта. Нужно было принять предупредительные меры. Он пошлёт в Савону Четырнадцатый полк Червони с указанием провести разведку в Вольтри. Он скажет Червони, чтобы тот, если Вольтри свободен от австрийцев, направил туда сотню кавалеристов. Пусть эти кавалеристы прикрепят к шляпам лавровые ветви и, продвигаясь к Генуе, как можно громче кричат о славных победах французского оружия. Это позволит ему убить двух зайцев: укрепить тыл в Савоне и обезопасить себя от генуэзцев. Если же австрийцы больше не будут угрожать Дего и дадут ему возможность свободно двигаться на запад, он сможет оставить дорогу Савона — Каркаре и сделать своей основной коммуникацией куда более короткий и удобный путь Лоано — Бардинето. Он прикажет Червони эвакуировать склады из Савоны и ускорить отправку артиллерии — в частности, осадных орудий — в Лоано на случай, если пьемонтцы будут цепляться за Чеву.

Теперь, решая эти задачи, он подошёл к той черте, за которой начиналось явное и открытое неподчинение Парижу, на которое он втайне решился ещё до начала кампании. Подробные письменные инструкции Директории категорично требовали оставить пьемонтцев в покое, если последние уберутся с его пути, и сосредоточить все силы на выдворении австрийцев из Италии. Теперь наступил момент, когда исходя из конечных целей он мог это сделать и направить армию на разгром уже трижды битого Болье. Он же намеревался сделать нечто прямо противоположное: сначала покончить с пьемонтцами и полностью вывести их из борьбы. Последние шаги Бонапарта должны были открыто и недвусмысленно заявить о его бунтарских намерениях. Это требовало огромного мужества — даже несмотря на то что у него был Саличетти (можно ли ему доверять?), который защитил бы его перед Директорией (хотя пока он не скажет об этом Саличетти ни слова). Для молодого, малоизвестного генерала вроде него такой поступок был крайне опасен. После предательства Дюмурье на поле сражения французское правительство не слишком благосклонно относилось к генералам, которые не повиновались его указаниям. Но надо было идти на риск. Все его мечты о будущем — неясные, но ослепительные — были построены на этом. Он ехал, сжав губы и нахмурившись. Эти дураки в Париже не понимают, что он не может сражаться с австрийцами в Ломбардии, имея в тылу и на флангах враждебно настроенных пьемонтцев; сокрушив же их, он будет иметь сравнительно прямые и короткие пути коммуникации с Францией. Он всё так ясно представлял себе... Чего бы это ни стоило, он будет придерживаться этого секретного плана и поставит на карту свою карьеру. Это был Рубикон Бонапарта; рано или поздно он перейдёт его.