Наполеон

Зачем же сообщать комиссару о неудачной атаке, если её просто можно скрыть? Он и сам не будет рапортовать об этом Директории. Руководству следует знать только о победах. Он не испортит помпезный список одержанных им ежедневных викторий, который уже был отправлен в Париж. Шутка ли, пять побед за пять дней: Монтеледжино, Монтенотте, Миллезимо и дважды Дего (в своём сообщении о Дего он очень умело расположил упоминание о провале Массена между двумя описаниями своих побед и говорил о неудаче только потому, что было необходимо объяснить причину повторной победы в одном и том же месте). Когда человек молод и по-прежнему, несмотря на все свои заслуги, мало кому известен, нельзя рисковать и полагаться на случай...

Он повернулся к начальнику штаба:

   — Бертье, надо будет отдать несколько приказов. Сейчас я их продиктую.

Бонапарт направился в соседнюю комнату, где за двумя маленькими столиками сидели секретари, сложил руки за спиной и принялся расхаживать взад и вперёд, как делал всегда во время сосредоточенных раздумий. Он всё ещё злился на пьемонтцев и Ожеро, но в глубине души уже знал, что заслужил эту неудачу, проявив нетерпение и заставив Ожеро атаковать хорошо защищённого противника примерно одной с ним силы. Так же глупо было обнаруживать свою досаду перед штабом. Больше они таким его не увидят. Надо всегда выглядеть бодрым и уверенным.

Официальный отчёт Ожеро о потерях — более шестисот человек убитыми и ранеными — просто ошеломил его. Он не мог позволить себе бессмысленно терять столько людей. Армия катастрофически таяла, таяла у него на глазах. Эта глупая лобовая атака была недостойна его гения. Только такой болван, как Жюно, мог сказать, что презирает «хождения туда и сюда» и предпочитает им хорошее сражение. Жюно — просто безмозглый рубака и ничего не понимает в войне. Именно передвижениями войск он одержит все свои победы, а не тем, что будет заставлять людей умирать в сражениях ради сражений...

Он ходил взад и вперёд, время от времени останавливаясь и изучая карту. Его ум лихорадочно работал, пытаясь как можно тщательнее скоординировать манёвры войск, которые позволят вышвырнуть пьемонтцев из Чевы, отогнать их на запад и очистить путь для выхода на равнину. Но в данный момент с этими действиями придётся подождать. Ожеро должен занять крепкую позицию, а Серюрье осторожно подтянется к Чеве. Пока Бонапарт не будет полностью уверен, что Дего больше не угрожает опасность и что австрийцы не станут атаковать его с севера, он не рискнёт двинуться вперёд.

Прежде чем лечь спать, он, как делал это каждый день, написал письмо Жозефине. Рука Наполеона летала по бумаге, покрывая её неразборчивыми строчками; он изливал жене свою душу. Он ничего не писал Жозефине о делах армии (они ей были неинтересны), а говорил только о своём нестерпимом желании видеть её, о своей тоске по ней, не покидавшей его ни ночью, ни днём. Жозефина! Жозефина! Он живо представлял себе, как жена очаровательно улыбается ему, как томно подставляет свои губы, как сладостно уступает его неукротимому напору. Она была так далека от него в своём Париже! Что она делала в свободные дни... или ночи? Может быть, даже не вспоминала о нём? Он не позволит себе думать об этом. Она любит его. Она должна любить его! Сегодня курьер доставил от неё письмо, состоявшее из нескольких ничего не говоривших строк. Он поднёс листок к лицу и поцеловал его. Бумага пахла духами, её духами. Жозефина! Жозефина! Она должна приехать к нему, скоро, скоро!.. Прогнать эти мучительные сомнения одним своим присутствием, ответить страстью на его страсть. После новых побед! Не было никаких причин, которые помешали бы ей приехать после нескольких новых побед.

* * *

Ночью Бонапарта разбудил штабной офицер Франчески, которого он отправил к Лагарпу для тщательной рекогносцировки местности к северу и северо-западу от Дего. Франчески, щурясь на огонь свечи, доложил, что австрийцы исчезли. Они не обнаружили никаких признаков белых мундиров. Крестьяне сказали, что вся австрийская армия отошла в направлении Акви и даже не оставила дозоров.

Бонапарт вскочил с кровати и кликнул секретаря. Этого он и ждал! Опасность, исходившая от австрийцев, опасность, которая два дня сковывала его действия, иссякла. Болье, озабоченный только своей армией, очевидно, отступил к базе в Алессандрии и отказался от дальнейших попыток помочь союзнику. Теперь наконец он мог с лёгкой душой направить все свои силы против пьемонтцев.