Наполеон

Хотя Наполеон и был неплохим математиком, все-таки по складу ума он не мог быть исследователем или инженером, который видит перспективные возможности новых технических изобретений и преимущества их использования в борьбе с конкурентами. Он не понимал, что новые технологии дали бы ему преимущество в том, что Клаузевиц назвал «орудиями убийства». Например, он отказался развивать идею постройки самоходных кораблей, которые обеспечили бы ему преимущество на море. По предложенной ему еще в 1800 году американским изобретателем-самоучкой Робертом Фултоном новой технологии их приводила в движение паровая машина. Ему же принадлежит изобретение первой в мире подводной лодки, которая во время испытаний на Сене погрузилась на глубину 7,6 м, но опыт этот остался без продолжения. Отчаявшись, Фултон вернулся в Соединенные Штаты, где в 1807 году открыл первую пароходную линию протяженностью 300 километров от Нью-Йорка до Олбани. Его пароходы покрывали это расстояние за 32 часа.

Скептицизм Наполеона в области научно-технических изобретений распространялся не только на подводные суда, но также и на воздушные. Несмотря на то что с 1794 года воздушные шары уже использовались в военном деле для изучения расположения войск противника, Наполеон собирался закрыть Национальную школу воздухоплавания в Медоне. Тем не менее в 1797 году Андре Жак Гарнери совершил первый в истории прыжок с парашютом с монгольфьера[55], поднявшись на высоту 700 метров. Однако после происшествия, случившегося в 1804 году, Наполеон еще прочнее утвердился в своем скептицизме. В честь годовщины коронации императора Гарнери поднял в воздух огромный шар, украшенный позолоченной короной. Шар набрал большую высоту, скрылся из вида, а на следующий день упал в окрестностях Рима. Поскольку Наполеон был очень суеверным, он усмотрел в этом происшествии плохое предзнаменование, тем более что фрагмент короны упал около могилы Нерона.

Третьим изобретением, не принятым всерьез Наполеоном, стал семафорный телеграф. Несмотря на это, в Республике устроили все же телеграфную сеть протяженностью в пять тысяч километров, но из-за дефицита бюджета, образовавшегося после переворота 18 брюмера, она так и не заработала. Первый консул сократил не только финансирование исследовательских программ, но также и кредиты, предоставляемые для поддержания инфраструктуры связи, сочтенной стратегически бесперспективной. Изобретатель Клод Шапп, видя свое детище разрушенным, покончил с собой, бросившись в колодец. Наполеона в этом телеграфе помимо его дороговизны не устраивало то, что он не работал по ночам и в туманные дни. Однако именно этот недостаток в 1815 году спас Наполеону жизнь. Когда туманным днем он отплыл с острова Эльба, король Людовик XVIII смог получить сообщение о бегстве Наполеона только через четыре дня именно из-за плохой погоды…

Признавать заслуги

Наполеон заявлял, что «настоящий мужчина не подвержен приступам злобы; его гнев и плохое настроение длятся не больше минуты», но сам он порой предавался гневу, подчас притворному. Например, однажды он ударил хлыстом по лицу генерала Бертрана, который оставался верен императору и впоследствии разделил с ним все несчастья, последовав на остров Святой Елены. По мнению падчерицы Наполеона Гортензии де Богарне, император бывал неправ, «то слишком унижая человека, то налагая слишком мягкое наказание», но его настроение могло внезапно перемениться, и он спокойно выслушивал резкие замечания в свой адрес. Как-то во время оживленного спора император обратился к адмиралу Декре: «Кто мне подсунул такого министра, как вы? Вы заслуживаете, чтобы я дал вам пинка под зад». Ответ адмирала мгновенно успокоил Наполеона: «От Вашего Величества только и слышишь, что о пинках под зад». Со своей стороны генерал Тиар замечал, что «в основном императору приписывают характер деспотический, категоричный, не терпящий ни возражений, ни замечаний, готовый каждую минуту на самое незначительное замечание ответить грубой бранью. Я же не находил в нем ничего похожего на этот портрет. Он, как и любой другой, бывал раздражен, но я никогда не замечал, чтобы он позволял себе браниться. Он мог вспылить из-за чьих-то ошибок, которые порочили честь армии или наносили вред государственным интересам, но никогда, если эти ошибки затрагивали его лично. Иногда он с раздражением говорил о том, что ему приходится расхлебывать заваренную кем-то другим кашу, но как только собеседник начинал говорить о своей непричастности к этому делу, Наполеон тут же успокаивал его: „Да я не о вас говорю“».