Повторяя шутку «хороший философ — это плохой гражданин»,
Наполеон вполне серьезно утверждал, что «из философа вообще ничего нельзя сделать». Однако мыслители никогда не считали Наполеона тираном. Когда Бонапарт был еще молодым генералом, европейские либералы считали его человеком, отстоявшим Свободу в бесчинствах революции. Жермен де Сталь, тогда еще не ставшая непримиримой противницей Наполеона, писала: «Когда генерал Бонапарт прославился своими итальянскими кампаниями, я испытывала по отношению к нему восторженное воодушевление». После личного знакомства это первое впечатление еще более усилилось: «Всякий раз, когда мы говорили с ним, я поражалась его превосходству». Она настолько была им покорена, что даже предложила Бонапарту родить от него ребенка. Только после переворота 18 брюмера ее иллюзии рассеялись. С тех пор ее салон превратился в центр оппозиции тому, кого отныне она называла Робеспьером на коне. Ее переживания по поводу отвергнутой любви тесно переплелись с критикой политических решений Наполеона: «К тем, кого он не любит, он больше не испытывает ненависти, поскольку для него существует только он сам. […] Его сила в его бесконечном эгоизме, поэтому ни жалость, ни привязанность, ни религия, ни мораль — ничто, даже на мгновение, не может заставить его отклониться от намеченного пути. Это о нем можно сказать, что он самый великий холостяк в мире». Надо сказать, что Наполеон неоднократно унижал эту женщину, особенно обидным для нее оказалось такое высказывание: «Не ваша вина, что вы безобразны, но ваша вина состоит в том, что вы — интриганка». В 1803 году он выслал мадам де Сталь в Швейцарию, где она вместе с Бенжаменом Констаном, Шатобрианом и лордом Байроном организовала «группу Коппе»[97]. Австрийскому послу Меттерниху, который ходатайствовал перед Наполеоном о возвращении ее во Францию, император ответил: «Если бы мадам де Сталь хотела или умела быть роялисткой или республиканкой, я ничего не имел бы против нее. Но она — двигатель, который приводит в движение салоны. Такую женщину стоит опасаться только во Франции, а я не хочу этого». В эпоху Реставрации, когда мадам де Сталь вернулась в Париж, Наполеон, живший в изгнании на острове Святой Елены, сказал о ней: «Мы играли в войну, только и всего».Наполеон переносил критические нападки мыслителей-философов, этой «внутренней Англии», относительно спокойно: «Когда хочешь ввязаться во власть, надо уметь расплачиваться самим собой, а в случае необходимости дать себя убить».
Он полагал, что «великие писатели — самовлюбленные болтуны», и это мнение укоренилось в нем, без сомнения, в результате его неровных отношений, колеблющихся от любви к ненависти, с Шатобрианом. Сам Шатобриан вошел в политику благодаря Бонапарту. «Гений христианства», опубликованный в 1802 году, действительно привлек внимание первого консула, который назначил автора французским поверенным в делах в Ватикан. Но в день казни герцога Энгиенского Шатобриан подал в отставку. В 1811 году, когда Шатобриан был избран членом Французской академии, Наполеон запретил ему прочесть свою речь перед академиками. Даже перед угрозой ареста и помещения в Винсенский замок Шатобриан не согласился исправить ни слова в своих сочинениях, предпочтя самоцензуре ссылку. При Людовике XVIII Шатобриан получил назначение государственного министра.Оказавшись в политической оппозиции ко всем знаменитым французским писателям своего времени, Наполеон с раздражением говорил: «За меня только маленькая литература, а великая — против».
Наполеон страшился создания таких произведений искусства, которые могли бы нанести ущерб его власти, поэтому отдавал предпочтение работам в строгом стиле неоклассицизма. Именно этому стилю был привержен знаменитый французский актер Франсуа Жозеф Тальма. Любимым литературным жанром императора была трагедия, поскольку она в наибольшей степени соответствовала его непрерывной погоне за славой: «Трагедия греет душу и возвышает сердце, она может, она должна создавать героев!» Рассказывают, будто Тальма обучал Наполеона походке римского императора!