Читаем Наполеон. Годы величия полностью

«Она была супругой его славы»

Обер-гофмаршал направил курьера к г-ну Люса и с сообщением, что его величество прибудет в Фонтенбло вечером 27 октября [1809 года], и указанием, чтобы все придворные императора, включая императрицу, были во дворце, чтобы встретить его величество. Но император ехал из Мюнхена с такой скоростью, что уже в десять часов утра 26 октября был у ворот дворца Фонтенбло. В результате его никто не встретил за исключением обер-гофмаршала, курьера и привратника. Это недоразумение, которое было вполне естественным, поскольку невозможно было предвидеть его приезд за день до назначенного времени, тем не менее вызвало у императора сильнейший гнев. Он оглядывал всех, словно выискивая жертву, полный ярости, когда, наконец, увидел курьера, собиравшегося спешиться с лошади, на которой он не сидел, а скорее полулежал от усталости — точно приклеенный к животному. Император резко сказал ему: «Ты сможешь отдохнуть завтра, а сейчас поспеши в Сен-Клу и объяви о моем прибытии», — и бедный курьер возобновил бешеный галоп.

Этот случай, так сильно рассердивший его величество, никому нельзя ставить в вину: ибо в соответствии с приказаниями обер-гофмаршала, полученными им ранее от императора, г-н Люса и отдал команду обслуживающему персоналу быть готовым утром следующего дня. Соответственно всю службу можно было ожидать в Фонтенбло не ранее вечера этого дня, и император вынужден был ждать весь день.

Тем временем он отправился осматривать новые апартаменты, которые были пристроены к замку. Здание во дворе «Белой Лошади», которое раньше использовалось в качестве военной школы, было реставрировано, расширено и украшено с чрезвычайным великолепием. Это здание полностью переоборудовали под помещения государственных учреждений, для того чтобы, как заявил его величество, дать работу фабрикантам Лиона, которых война лишила всякого внешнего рынка. После прогулок по комнатам дворца император уселся в кресло, всем своим видом демонстрируя крайнее нетерпение и каждую минуту спрашивая, который час, или бросая взгляд на собственные часы, и, наконец, приказал мне подготовить бумаги для работы и сел в одиночестве за маленьким столом, несомненно, в душе проклиная своих секретарей, которые еще не прибыли.

В пять часов вечера прикатила карета из Сен-Клу. Император, как только услыхал звук колес во дворе, быстро спустился с лестницы и, пока слуга открывал дверь и опускал лестничку кареты, спросил тех, кто сидел внутри: «Где императрица?» Ему ответили, что ее величество императрица прибудет самое позднее через четверть часа. «Это хорошо», — сказал император и быстрым шагом вернулся в маленький кабинет, где приготовился работать.

Наконец, ровно в шесть часов вечера прибыла императрица. Было уже темно. На этот раз император не стал спускаться, но прислушивался, пока не выяснил, что это прибыла ее величество, и продолжал писать вместо того, чтобы выйти и встретить ее. Подобным образом он вел себя по отношению к ней впервые. Императрица нашла его сидевшим в кабинете. «А! — сказал его величество. — Так вы, значит, приехали, мадам? Это хорошо, поскольку я как раз собирался ехать в Сен-Клу». И император, приподняв голову, чтобы бросить взгляд на ее величество, снова опустил глаза, чтобы продолжать писать. Эта грубая встреча до боли расстроила Жозефину. Она пыталась извиниться, но его величество отвечал в такой манере, что довел ее до слез, хотя после он в этом раскаивался и просил прошения у императрицы, признав, что был не прав.

Мир восстановился, супруги нежно обнялись, и императрица прошествовала в свои апартаменты.

Примерно в половине седьмого императрица появилась вновь, одетая с идеальным вкусом. Несмотря на холод в здании, ее волосы украшали серебряные колосья пшеницы и голубые цветы. На ней был белый атласный женский костюм «полонез», окаймленный лебединым пухом, все это ей чрезвычайно шло. Император прервал свою работу, чтобы посмотреть на нее. «Я собиралась не слишком долго, не правда ли?» — спросила она, улыбаясь. Его величество, не ответив ей, показал на часы, затем поднялся и подал ей руку.

День закончился лучше, чем начинался. Вечером был дан прием, небольшой, но очень приятный, на котором император был весел и в отличном настроении. Он вел себя так, словно стремился вычеркнуть из памяти маленькую ссору с императрицей.

Конфронтация с Жозефиной

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное