Очень скоро после этого события Мюрат, Жером, король Вюртемберга, королевы и принцессы имперской семьи прибыли в Париж, чтобы присутствовать на торжествах, устроенных городом в честь его величества в ознаменование военных побед и умиротворения Германии, и в то же время отпраздновать годовщину акта коронации. Предстояло также открытие сессии Законодательного собрания.
Было необходимо, чтобы в интервале между событием, которое я только что описал, и днем подписания декрета о разводе императрица присутствовала на всех официальных мероприятиях и посетила сопутствовавшие им празднества. И это в то время, когда лишь одно одиночество могло в какой-то степени облегчить ее горе. Какие страдания ей пришлось переносить и как часто она должна была сетовать по поводу создавшегося положения, в котором у нее ничего не осталось, кроме необходимости скрывать свои чувства!
3 декабря 1809 года их величества направились в собор Парижской Богоматери, где был исполнен «Те Деум», после которого императорский кортеж проследовал во дворец Законодательного собрания. Открытие его сессии было проведено с необычайной пышностью. Император занял свое место под аккомпанемент неописуемо бурного восторга, и никогда еще его появление не вызывало подобного взрыва аплодисментов. Даже императрица стала выглядеть более радостной, и казалось, ей доставляет большое удовлетворение выражение всеобщей любви к тому, кто вскоре не будет ее супругом; но когда император начал говорить, она вновь погрузилась в мрачные раздумья.
Было почти пять часов, когда кортеж вернулся в Тюильри, и в половине восьмого должен был начаться императорский банкет. В промежутке был проведен посольский прием, после которого гости проследовали в галерею Дианы. Император провел государственный обед в одежде, в которой он был на коронации, и ни на минуту не снимал с головы шляпу, украшенную плюмажем. Он ел больше обычного, изменив своей привычке, несмотря на испытываемые страдания, и без конца бросал вокруг взгляды, принуждая главного камергера каждый раз склоняться к нему в ожидании указаний, которых он не собирался давать. Императрица сидела напротив него в на редкость великолепном платье, украшенном вышивкой и сверкавшем от множества бриллиантов, но ее лицо выражало даже большее страдание, чем утром.
На следующий день в городской ратуше были продолжены великолепные торжества, во время которых императрица проявила свои обычные изящные манеры и уважение к окружающим. Это было ее последнее появление на официальной церемонии.
Через несколько дней после всех этих празднований приехал вице-король Италии Евгений де Богарне, узнавший из уст самой императрицы об ужасном шаге, сделать который вынудили обстоятельства. От этой новости его охватило горе; возбужденный и полный отчаяния, он бросился искать его величество и, словно не мог поверить тому, что только что услыхал, спросил императора, правда ли то, что предстоит развод. Император кивнул, подтвердив это решение, и с печатью глубокой печали на лице протянул руку своему приемному сыну.
«Сир, разрешите мне уйти с вашей службы». — «Что?» — «Да, сир; сын той, кто более не является императрицей, не может оставаться вице-королем. Я хочу сопровождать мать в ее уединении и утешать ее». — «Евгений, ты хочешь покинуть меня? Ты? Ах, ты не знаешь, насколько вески причины, которые заставляют меня придерживаться намеченного плана. И если у меня будет сын — мое самое сокровенное желание, сын, который так необходим мне, кто будет заменять меня, когда я буду отсутствовать? Кто будет ему отцом, когда я умру? Кто будет растить его и кто сделает из него мужчину?» Слезы наполнили глаза императора, когда он произносил эти слова. Он взял руку Евгения и, притянув его к себе, нежно обнял. Конец этого интересного разговора я уже не слышал.
Наконец этот роковой день наступил. Это было 16 декабря. Императорская семья собралась одетая в строго официальные костюмы, когда вошла императрица в простом белом платье, полностью лишенном украшений. Она была бледна, но спокойна и облокачивалась на руку королевы Гортензии, которая была такой же бледной, но находилась в состоянии гораздо большего волнения, чем ее августейшая мать. Принц де Богарне стоял рядом с императором и так сильно дрожал всем телом, что казалось, он может упасть в любую минуту. Когда вошла императрица, граф Реньо де Сен-Жан д’Анжели зачитал документ о разводе.
Его прослушали в глубоком молчании, и каждое лицо выражало сильнейшие чувства участия и озабоченности. Императрица казалась более спокойной, чем все остальные, хотя слезы беспрестанно текли по ее лицу. Она сидела в кресле посреди салона, облокотившись на край стола, в то время как королева Гортензия стояла, всхлипывая, позади нее. Чтение документа закончилось, императрица встала, вытерла глаза и голосом почти твердым произнесла слова согласия, после чего села в кресло, взяла ручку у г-на Реньо де Сен-Жан д’Анжели и подписала документ. Затем она тут же удалилась.