Все эти веши особенно выделяли Иоахима Мюрата, делая его человеком, внушавшим ужас и обожание. Но что украшало его более всего, так это поистине рыцарская храбрость, очень часто приводившая его на край безрассудства, словно для него не существовало такого понятия, как опасность.
К сожалению, прошло то время, когда сами планы императора уже рассматривались как знак победы. Руководство армии в лице командующих корпусами, которые до последнего времени выказывали полнейшее повиновение, начало ставить под сомнение и даже осуждать планы, которые они боялись осуществить.
Когда армии стало известно, что император намерен начать наступление на Берлин, то эта новость послужила сигналом для общего недовольства. Генералы, которые избежали катастрофы в Москве и опасностей двойной кампании в Германии, чувствовали себя уставшими и, возможно, жаждали пожинать плоды своего благосостояния, а также, наконец, получить возможность отдыха в кругу собственных семей.
Некоторые генералы зашли так далеко, что стали обвинять императора в стремлении продолжать войну. «Разве недостаточно убитых?» — спрашивали они. И эти жалобы высказывались публично и достаточно громко для того, чтобы дойти до ушей императора. Члены его штаба проявили редкостную солидарность, умоляя императора отказаться от намеченных планов в отношении Берлина и вместо этого совершить марш на Лейпциг.
Я видел, как страдал император от необходимости выслушивать подобные протесты, несмотря на уважительный тон, которым они излагались. В течение двух дней его величество не принимал окончательного решения. И какими долгими казались эти сорок восемь часов!
Никогда заброшенная хижина или бивак не представляли собой столь мрачного зрелища, как печальный замок Дюбена. В этой скорбной резиденции я впервые видел императора, который оказался не у дел: состояние нерешительности настолько овладело его существом, что казалось, его характер также полностью изменился. Кто бы мог этому поверить? За той активной деятельностью, которая не давала ему покоя и которой он беспрестанно полностью отдавал себя, последовало явное равнодушие, не поддававшееся описанию.
Я видел, как почти весь день он лежал на диване. Перед ним стоял стол, весь покрытый картами и бумагами, на которые он даже и не смотрел. Часами он занимался только тем, что выводил большие: буквы на листах белой бумаги. Так продолжалось все время, пока он находился в состоянии нерешительности и колебания между устремлениями собственной воли и мольбами своих генералов.
В конце этих двух дней самого напряженного ожидания он сдался. С этого момента все было потеряно. Он часто повторял, с горечью вспоминая об уступках, на которые пошел в то время: «Я бы избежал многих неудач, если бы следовал собственной интуиции. Я проиграл только потому, что уступил импульсивным мнениям других».
Меневаль
Внезапную болезнь, поразившую Наполеона после победы при Дрездене, можно также расценить как следствие фатальности.
Когда он уже был готов вступить в Пирну, преследуя врага, его неожиданно поразило мимолетное, но жестокое недомогание, вызванное, вероятно, продолжительным пребыванием под проливным дождем. Эта болезнь, сопровождаемая частыми приступами рвоты, дала основание для опасений, что его могли отравить. Его были вынуждены на предельной скорости отправить в Дрезден в состоянии абсолютного духовного и физического истощения.
Коалиционная армия в это время находилась в таком положении полной неразберихи, что, и это признавали и сами враги, если бы ее продолжали энергично преследовать, то безусловно бы разгромили. Фатальный случай с Наполеоном спас ее, и все надежды на мир рассеялись. Серия наших неудач начинает отсчет именно с этого дня — неудач, которые были ускорены катастрофой битвы при Лейпциге 16–18 октября 1813 года, последовательно приведшей к дезертирству Баварии, Вюртемберга и государств Рейнской Конфедерации.
Другой случай дезертирства, если я могу воспользоваться подобным выражением, который, должно быть, особенно сильно подействовал на настроение императора, заключался в том духе скрытой оппозиции, которому предстояло проявиться среди некоторых генералов французской армии. Понимая, что ему не следует рассчитывать на поддержку, Наполеон весь проникся чувством сомнения и нерешительности.
Констан
Мы выехали дорогой на Лейпциг и прибыли туда рано утром 15 октября. В тот период Лейпциг оказался словно в центре почти беспрерывно проходящих различного рода военных операций. Затем нас бросила армия Саксонии. Это дезертирство оставило в распоряжении императора вооруженные силы в составе только ста десяти тысяч человек. Нам противостояли вражеские войска, насчитывавшие триста тридцать тысяч человек.