Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Жилет и бриджи императора всегда были из белого кашемира; он менял их каждое утро, но стирали их только три или четыре раза. Часто случалось так, что через пару часов после выхода императора из комнаты его бриджи были все в чернильных пятнах из-за привычки вытирать о них перо, да еще при этом разбрызгивать вокруг себя чернила, макая пером не в чернильницу, а нередко в стол. Тем не менее он из-за этого не переодевался и, одевшись утром, оставался в неприглядном виде до конца дня.

Я уже говорил, что он признавал только белые шелковые чулки. Его туфли, из тонкой кожи и очень легкие, были с подкладкою из шелка, а сапоги внутри полностью были подбиты белой фланелью; и когда он чувствовал зуд в одной ноге, то почесывал ее пяткой туфли или сапога другой ноги, тем самым еще больше пачкая себя чернилами. Он носил золотые или с медальонами овальные пряжки на туфлях. На подвязках у него были тоже золотые пряжки.

Из-за упорной приверженности Наполеона старым обычаям и привычкам его сапожник в первые дни империи был все тот же, что работал на него еще в военной школе; и так как обувь шилась ему с одним и тем же размером со времен военной школы, а нового размера он не снимал, то его туфли, так же, как и сапоги, всегда были плохо сшиты и имели неизящный вид. В течение долгого времени он носил остроносые туфли; но я уговорил его носить обувь с широким носком, в соответствии с наступившей модой, и наконец обнаружилось, что его старый размер слишком мал и обувь стала тесной. Я получил согласие его величества снять новую мерку; по этому поводу я вызвал сапожника, который сменил своего отца и был удивительно глупым человеком. Он никогда не видел императора, хотя и работал на него; и когда он узнал, что ему предстоит появиться перед его величеством, у него буквально голова пошла кругом. Как он может посметь предстать перед императором? Какой костюм он должен надеть? Я постарался подбодрить его и сказал, что ему следует облачиться в черный французский китель, надеть бриджи и шляпу и т. д. В таком наряде он и появился в Тюильри. Войдя в комнату его величества, он отвесил глубокий поклон и затем, вытянувшись во весь рост, застыл в полном смятении.

— Не может быть, чтобы именно ты шил мне туфли в военной школе.

— Нет, ваше величество, император и король, то был мой отец.

— И почему же не он сейчас снимает мне мерку?

— Сир, император и король, потому, что он умер.

— И сколько же ты возьмешь с меня за туфли?

— Ваше величество, император и король, заплатит за них восемнадцать франков.

— Но это же очень дорого.

— Ваше величество, император и король, может заплатить мне намного дороже, если он пожелает.

Император от всего сердца расхохотался от этих слов простодушного парня и позволил ему снять новую мерку.

Все белье его величества было исключительно высокого качества и отмечалось буквой «Н» в короне; поначалу он не носил подтяжек, но в конце концов стал пользоваться ими и нашел их очень удобными. Вслед за нижним бельем он надевал жилетки из английской фланели, и по указанию императрицы Жозефины ему сшили для лета дюжину кашемировых жилеток.

Многие верили, что император, находясь в армии, носил под одеждой панцирь. Это сплошная выдумка: император никогда не надевал на себя панцирь или что-нибудь похожее на этот предмет ни под мундир, ни на него.

Император не носил драгоценностей; в его карманах никогда не было ни кошелька, ни денег, а только носовые платки, коробочка с нюхательным табаком и коробочка с конфетами.

На мундире он носил звезду Почетного легиона и два креста Железной короны, под ним на жилете — красную ленту, концы которой высовывались из-под мундира.

Когда император устраивал прием в замке или приходил на совещание, на его мундире можно было увидеть орденскую ленту.

Его шляпа, чрезвычайно красивая и очень легкая, была подбита шелком и ватой, на ней он не носил ни кисточек для украшения, ни плюмажа, но просто узкую гладкую шелковую ленту и маленькую трехцветную кокарду.

Император закупил несколько часов у Брегета и Меньера, причем очень простых, с репетиром, без украшений и без рисунков. Их верх был из стекла, а задняя крышка из золота. Г-н Лас-Каз говорит о часах с двойной золотой крышкой с вензелем «Б», с которыми император никогда не расставался. Я никогда ничего подобного не видел, хотя хранил все его драгоценности и даже в течение нескольких дней оберегал бриллианты для короны.

Император часто разбивал часы, бросая их наугад на какой-нибудь предмет мебели в спальне. У него было два будильника от Меньера, один в карете, а другой у изголовья постели, его он прикреплял маленьким зеленым шелковым шнуром, а также был и третий будильник, но он был очень старым и изношенным до такой степени, что не мог работать; третий будильник принадлежал прусскому королю Фридриху Великому и был привезен из Берлина.

Шпаги Наполеона

Шпаги его величества были очень простыми, с золотой оправой и совой на рукоятке.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное