Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Он часто говорил об этом г-ну Корвисару и мне; и не раз он предлагал нам провести руками по его груди, чтобы убедиться в существовании у него этой исключительной особенности. Мы никогда не могли ощутить даже еле заметную пульсацию сердца в груди императора.

Другая странность организма Наполеона заключалась в том, что его пульс равнялся всего лишь сорока ударам в минуту.

Император ел очень быстро и за столом тратил на еду едва ли более десяти минут. Когда он заканчивал трапезу, то поднимался из-за стола и уходил в семейный салон; но императрица Жозефина оставалась и делала знак гостям следовать ее примеру. Иногда, однако, она выходила из-за стола вместе с его величеством; и тогда, несомненно, придворные дамы вознаграждали себя в своих апартаментах, где им подавалось на стол все, что они желали.

Однажды, когда принц Евгений покинул стол немедленно после императора, последний, повернувшись к нему, заметил: «Евгений, но ты же не успел пообедать». — «Извините меня, — ответил принц, — но я пообедал заранее!» Другие гости, несомненно, пришли к выводу, что это была небесполезная предусмотрительность. Но такие веши случались до времен Консулата; ибо позднее император, даже когда он был еще только первым консулом, обедал наедине с императрицей, за исключением случаев, когда он приглашал к обеду придворных дам, иногда одну, иногда другую. Все приглашаемые на обед высоко ценили этот знак благосклонности. В это время уже существовал двор при особах их величеств.

Чаше всего император завтракал один за маленьким треногим столиком из красного дерева, без скатерти. Завтрак, более скудный, чем обычно, продолжался только восемь или десять минут.

Позже я отмечу неблагоприятный эффект, который зачастую сказывался на здоровье императора из-за привычки есть слишком быстро. Помимо этого, императору явно недоставало благопристойности во время приема пиши: он часто предпочитал пользоваться пальцами вместо вилки или ложки. Немало забот вызывала необходимость заранее ставить в зоне его досягаемости блюдо, которому он отдавал предпочтение, поскольку он обычно просто пододвигал его к себе и макал туда кусок хлеба. Блюдо, которое император предпочитал более всего, готовилось из нарезанного мелкими кусочками жареного куриного мяса. Этому блюду, из-за приверженности к нему завоевателя Италии, было присвоено наименование «курица по-маренгски». Он также с удовольствием ел фасоль, чечевицу, отбивные котлеты, баранину и зажаренную целиком курицу. Более всего он любил простые блюда, но был привередлив к качеству хлеба. Неправда, что он чрезмерно много пил кофе. На самом деле он выпивал только половину чашки после второго завтрака, а вторую половину после обеда; хотя иногда бывало и так, что, слишком задумавшись над чем-то, он, не замечая этого, выпивал две чашки подряд, хотя кофе, выпитый в таком количестве, возбуждал его и мешал заснуть.

Часто случалось и так, что он пил холодный кофе или без сахара, а иногда с двойной порцией сахара. Чтобы избежать подобных накладок, императрица Жозефина взяла на себя заботу самой наливать кофе императору; позднее императрица Мария Луиза также стала следовать подобной процедуре. Когда император покидал обеденный стол и выходил в небольшой салон, то за ним следовал паж, несущий поднос из позолоченного серебра с кофейником, сахарницей и чашкой. Ее величество императрица наливала кофе в чашку, клала в нее сахар, выпивала пару глотков для пробы и затем передавала чашку императору.

Император пил только вино марки Шамбертен, и в редких случаях без воды; он не был поклонником вина и плохо в нем разбирался. В связи с этим вспоминается один случай в лагере в Булони, когда его величество, пригласив за свой стол нескольких офицеров, налил бокал вина маршалу Ожеро и спросил его с нескрываемым чувством удовлетворения, как ему понравилось вино. Маршал маленькими глотками попробовал, сморщился, допил бокал до дна и в конце концов ответил: «Бывает и лучше», — тоном, в смысле которого ошибиться было невозможно. Император, ожидавший иной ответ, улыбнулся, так же, как и все гости, оценив прямоту маршала.

Император и медицина

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное