Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Он читал ежедневные газеты, спрашивал о людях, поджидавших его в приемной, называл имена тех, кого хотел видеть, а потом беседовал с каждым из них. Корвисар входил, не ожидая разрешения, и императору доставляло удовольствие поддразнивать его, переводя разговор на тему о медицине. Император говорил, что медицина — всего лишь сомнительное искусство, а все доктора на самом деле — шарлатаны, и он приводил примеры в доказательство своего утверждения, особенно из собственного опыта. Доктор не отступал ни на йоту, когда считал, что прав.

Во время этих бесед император брился, поскольку я добился, чтобы этой процедурой он занимался сам. Часто он забывал, что побрил только одну щеку, а когда я напоминал ему об этом, он смеялся и потом уже добривал лицо до конца. Приходил Иван, дежурный хирург, и так же, как и Корвисар, получал свою порцию критики и нападок на его профессию; все эти беседы были чрезвычайно забавны.

В такие моменты император был очень весел и разговорчив, и я верю, что, когда у него под рукой не оказывалось примеров, которые можно было бы привести в поддержку своих теорий, то он не стеснялся выдумывать их; в результате эти господа, доктора, не всегда всерьез воспринимали его утверждения. Однажды его величество потянул за уши одного из своих докторов (если мне не изменяет память, это был Галле). Доктор резко отпрянул назад, вскричав: «Сир, вы делаете мне больно!» Возможно, эта фраза прозвучала не без раздражения, но, вероятно, доктор сказал сущую правду.

Стол

В Тюильри и в Сен-Клу обед подавался в шесть часов; и император каждый день обедал с императрицей, за исключением воскресенья, когда к обеду допускалась вся семья. Только император, императрица и мать императора сидели в креслах; все остальные, будь то короли или королевы, усаживались на простых стульях. Подавалось только одно блюдо перед десертом. Его величество пил обычно вино Шамбертен, но редко не разбавленное водой, и едва ли больше, чем одну бутылку. Обедать с императором являлось скорее честью, чем удовольствием для тех, кто допускался к обеду, поскольку было необходимо, прибегая к обычному выражению, «проглатывать еду с особой поспешностью», так как его величество никогда не оставался за столом более, чем пятнадцать или восемнадцать минут. После обеда, так же, как и после завтрака, император привычно пил чашку кофе, которую ему наливала императрица. Этот обычай ввела госпожа Бонапарт еще во времена Консулата, так как первый консул часто забывал выпивать свою чашку кофе; она продолжала эту процедуру, став императрицей, а императрица Мария Луиза сохранила этот обычай.

После обеда императрица спускалась в свои апартаменты, где вокруг нее собирались придворные дамы и дежурные офицеры; иногда и император сопровождал ее, но оставался в ее обществе только на короткое время. Таков был заведенный порядок жизни во дворце Тюильри в те дни, когда не назначались охота утром, концерт или театр вечером; и жизнь в Сен-Клу мало чем отличалась от жизни в Тюильри.

Иногда совершались поездки в каретах, если позволяла погода; и по средам, в день недели, предназначенный для заседаний совета министров, этим официальным лицам неизменно оказывалась честь быть приглашенными отобедать с их величествами. Когда же проводилась охота в Фонтенбло, Рамбуйе или Компьене, то обычный распорядок жизни нарушался: придворные дамы следовали за императорской четой в каретах, а весь обслуживающий персонал обедал вместе с императором и императрицей под тентом, воздвигнутым в лесу.

Меневаль

Процедуры канцелярской работы

Обязанность вскрывать письма монархов вызывала необходимость их классификации в соответствии с деятельностью министров, имеющих отношение к данному вопросу, и составления краткой записки, излагавшей суть дела, на краю письма. В последнее время очень часто для этой работы просто не хватало свободных минут. Меня постоянно отрывали, чтобы писать под диктовку императора. Я не стану говорить о той ответственности, которая, в определенной степени, лежала на мне, если предположить, что некую депешу куда-то переправили или сразу направили в иной адрес, или даже просто потеряли. Уже в 1803 и в 1804 годах, когда английские послы в своих резиденциях, находящихся в непосредственной близости от наших границ, выступали в качестве действующей силы, вызывающей беспорядки, интриги и даже коррупцию, я говорил Наполеону, как необходимо, чтобы безопасность его депеш была должным образом обеспечена.

Он довольствовался тем, что предоставил в мое распоряжение конный эскорт на его маршруте между Мальмезоном и Парижем, поскольку поездки по этому маршруту всегда совершались очень поздно вечером, и это решение было принято для того, чтобы мне не приходилось самому возить его портфель.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное