Наполеон. Годы величия

Мало кто не слышал о том, что его величество принимал величайшие меры предосторожности против попыток отравить его. Эти слухи должны быть поставлены в один ряд с разговорами о пуленепробиваемом панцире. Напротив, император в своем пренебрежении к мерам предосторожности зашел слишком далеко. Каждый день его завтрак приносился в прихожую, открытую для всех, кому была разрешена личная аудиенция и кто ожидал ее там часами. Завтрак его величества также дожидался своей очереди в прихожей довольно долгое время. Блюда с едой держались, по возможности, теплыми до тех пор, пока император не выходил из своей комнаты и не садился за стол. Обед для Наполеона приносили из кухни в верхние комнаты в закрытых больших корзинах с крышкой, и для того, чтобы в еду положить яд, имелись самые благоприятные возможности; но, несмотря на это, никогда подобная идея не приходила в голову любому из тех, кто обслуживал его величество.

Привычка быстро есть иногда вызывала у его величества острые боли в желудке, которые почти всегда заканчивались приступом рвоты.

Однажды дежурный лакей примчался ко мне в страшной спешке, чтобы сообщить, что император немедленно требует меня к себе. Обед вызвал у него расстройство желудка, и он испытывал сильные мучения.

Я поспешил в комнату его величества и обнаружил, что он лежит на ковре, вытянувшись во всю длину тела. Так император обычно делал, когда плохо себя чувствовал. Императрица Жозефина сидела подле него, держа голову больного на своих коленях, а он поочередно то стонал, то кричал от боли или делал и то и другое одновременно: ибо император переносил подобные невзгоды с гораздо меньшим самообладанием, чем солдат, жизни которого сопутствует тысяча тяжелых неудач.

Наполеон проявил себя совершенно не готовым выносить самую незначительную боль. Ее величество императрица как могла утешала и ободряла его. Она, которая так мужественно переносила свои ужасные мигрени, являющиеся настоящей болезнью, с большим желанием взяла бы все боли своего мужа, от которых она страдала почти так же, как и он. «Констан, — позвала она меня, — подойдите сюда скорее, император нуждается в вас, приготовьте ему чай и не уходите, пока ему не станет лучше». Его величество едва выпил три чашки чая, как боли заметно уменьшились, а императрица в это время продолжала держать его голову на коленях, поглаживая его лоб и грудь своими белыми, слегка пухлыми руками. «Тебе уже лучше, не правда ли? Может быть, ты немного полежишь в постели? А я постою около нее вместе с Констаном».

Такая нежность была поистине трогательной, особенно у человека такого высокого ранга.

Моя служба, допускавшая меня к сокровенным моментам жизни императора, давала мне возможность радоваться подобным картинам семейного счастья. Поскольку я затронул тему болезней императора, то скажу несколько слов о наиболее серьезной из перенесенных им, за исключением той, которая вызвала его смерть.

Во время осады Тулона в 1793 году один канонир был убит у своей пушки; и Бонапарт, тогда еще только полковник артиллерии, подхватил досылатель снарядов и несколько раз, используя его, зарядил пушку. Несчастный артиллерист страдал от болезненного зуда в его наиболее злокачественной форме, которым Бонапарт и заразился и от которого его излечили только много лет спустя. Доктора считали, что болезненный вид его лица и чрезвычайная худоба, продолжавшиеся такое длительное время, явились результатом этой болезни, от которой к тому же его неправильно лечили. В Тюильри он принимал серные ванны и некоторое время носил нарывной пластырь, таким образом продолжая страдать очень долго, поскольку, по его словам, у него не было времени, чтобы позаботиться о себе. Корвисар по-дружески настаивал на процедуре прижигания; но император, желавший сохранить красивую форму рук, не согласился на этот метод лечения.

Именно во время той осады Тулона он был повышен в должности командира батальона до звания полковника, вследствие блестящей операции против англичан, во время которой он получил штыковую рану в левое бедро. Он часто показывал мне шрам от этого ранения.

Его величество питал непреодолимое отвращение ко всем медицинским средствам; и когда он пользовался ими, что случалось очень редко, то это были куриный бульон, цикорий или винный камень.

Корвисар рекомендовал ему отказаться от всех напитков, имевших горький или неприятный вкус, которыми император пользовался, — как я думаю, из-за опасения, что его могли попытаться отравить ядом.

В какой бы час император ни ложился спать, я всегда входил в его спальню ровно в семь часов утра; он спрашивал о погоде и точном времени. Иногда он жаловался мне, что, мол, выглядит плохо; если это было правдой, то я соглашался с ним, но если нет, то я не уклонялся от истины. В этом случае он дергал меня за уши, называл «дуралеем», а затем просил передать ему зеркало, иногда добавляя, что он просто пытался одурачить меня, а на самом-то деле он чувствует себя очень хорошо.