Наполеон и Жозефина

Бонапарт не ответил. Держа на коленях любимое тело креолки, он не имел ни стремления, ни возможности философствовать… Все его существо буквально воспламенилось желанием, которое вернулось к нему после длительного нервного напряжения. Более того, ощущение собственной силы после победы поставило его в положение, позволяющее достойно принять почетное участие в чувственной церемонии в духе древнегреческого бога Приапа. Для этого ему нужна была женщина: как победителю на время короткой передышки, отпущенной ему на поле сражения. Ему требовалось возложить на алтарь постели свой дар и талант сверхчеловека.

Назначение его главнокомандующим армией Парижа, отставка Барраса, падение Директории, переезд Ассамблеи в Сен-Клу — все эти победы привели его вечером 18 брюмера в галантное настроение. Он взял Жозефину на руки, отнес ее в постель и там с неистовым пылом доказал, что он один обладает такой мужской силой и страстью, которых хватит на всех свергнутых директоров.

После упятеренного выражения чувств он поцеловал свою супругу, еще продолжавшую мурлыкать от удовольствия, и отправился спать к себе в комнату.

День Бонапарта был очень насыщенным. Он принял два важных решения, заставив проголосовать членов Ассамблеи за новую Конституцию VIII года и создание института временных консулов. Оставалась самая трудная часть.

Перед тем как лечь спать, Бонапарт положил рядом с собой два заряженных пистолета. На всякий случай…

Утром 19 брюмера в Париже было очень спокойно. Простой народ, ничего не понимающий в политике, решил, что раз Бонапарт "взял власть", значит он "возглавил правительство".

Прошел слух, что тело маршала Тюренна выставлено в зале Музея естественной истории между скелетом жирафа и панцирем гигантской черепахи. Неясность информации будоражила умы парижан. Но, к счастью, газеты вскоре успокоили людей. Вот как одна из них осветила странное событие:

"Тело Тюренна покоится теперь в Естественно-историческом музее рядом со скелетом жирафа. Вряд ли останки великого воина достойны быть выставленными на обозрение невеждам. Не насмешка ли это? Ведь могло быть совершено преступление. Это место выбрано не случайно. Напротив. В нем видели возможность спасти тело маршала от поругания.

Три года назад гражданин Дефонтен, профессор Ботанического сада, проходя через Сен-Дени, понял, что власти обрекают на последние муки и бесчестие этого аристократа, дух которого все еще с нами. Тогда он отправился в мэрию, от имени Парижского ботанического сада попросил выдать ему тело маршала и доставил его в музей под нож хирурга-патологоанатома. Такова предыстория появления Тюренна в музее. Нет, он находится там не в качестве объекта изучения, но потому, что естественная история вступилась за него в тот момент, когда справедливость и общественное признание отвернулись от него, она дала ему приют и убежище, отнюдь не желая унизить его".

Такое объяснение успокоило честных людей. Позже останки Тюренна были помещены в Музей французской монументальной скульптуры, а в 1800 году по распоряжению Наполеона их торжественно перенесли в Дом инвалидов.

В то время когда парижане были заняты судьбой останков Тюренна, Бонапарт прибыл в Сен-Клу, где депутаты готовились к заседанию Ассамблеи. Страсти были накалены. На трибуну один за другим поднимались депутаты, чтобы выкрикнуть: "Долой диктаторов! Да здравствует Конституция! Нет — Кромвелю!"

В три часа дня Бонапарт, дрожа от нетерпения, проник в зал заседания Совета старейшин, полагая, что враждебное настроение депутатов сменится благосклонностью, если он напомнит им о своих заслугах перед Францией. Но увы! Как всегда, пытаясь импровизировать, он увлекся пространными рассуждениями, долго подыскивал нужные слова, и в результате услышал, что по рядам прокатывается недовольный ропот. Послушаем Бурьенна:

"Все речи, которые до сих пор произносил Бонапарт, не были предназначены для благородного собрания. И сейчас члены ассамблеи слышали только о "братьях по оружию" и о "привилегиях солдата". Он все время говорил о "глухом сопротивлении", "вулканах гнева" и "победах оружия". Потом вспомнил Цезаря, Кромвеля, Тирана и несколько раз повторил: "Мне нечего вам сказать, кроме…" И — ничего не сказал"…

Внезапно один из членов Ассамблеи воскликнул:

— А Конституция?!

И тут Бонапарт растерялся, начал бормотать что-то невнятное и, как пишет Бурьенн, "никто ничего не понял, кроме: "18 фруктидора… 30 прериаля… лицемеры… интриганы… Я собираюсь вам все сказать… Я откажусь от власти тотчас же, как пойму, что угроза Республике миновала…"

Ропот зала стал угрожающим, а речь Бонапарта — еще более бессвязной… Несколько раз председательствующий просил его выражаться яснее. Не зная, что ответить, Бонапарт начал кричать:

— Помните, меня защищает бог победы!

Бурьенн потянул его за рукав, призывая успокоиться:

— Генерал, вы уже не понимаете, что говорите, — и, взяв его за руку, повел к выходу из зала. В коридоре корсиканец увидел своих друзей. Сиейес выдохнул:

— Все пропало!