Наполеон. Изгнание из Москвы

Постепенно стрельба затихла. Вопросов о немедленном преследовании и не возникало. С севера и с юга от Главного редута были в беспорядке разбросаны тела почти 60 тысяч убитых или раненых, а также 25 тысяч лошадей. Осколки и обломки покрывали каждый ярд поля: перевернутые военные обозы, разбитое и поломанное оружие, барабаны, каски, ранцы и бессчетное количество личных вещей, включая любовные письма и драгоценные локоны женских волос со всех уголков Франции и России. Русские в этом бою потеряли Багратиона, который сейчас умирал, генерала Тучкова, более 40 других военачальников и 30 тысяч солдат. Со стороны французов окончательные потери составили 28 тысяч человек убитыми, среди которых был цвет армии: Монбрюн, чернобородый командир тяжелой кавалерии, Коленкур, брат друга императора, бывшего посла при царском дворе в Санкт-Петербурге, Юар, Марион, Лепель, Плезонн, Бонами и Компер; среди тяжелораненых были Фриан, Латур-Мобур, Брюер, Моран, Жерар, Груши и Нансути[29]. Умереть предстояло и человеку, который пробыл действующим генералом ровно 15 минут. Полковник Анабер прискакал в ставку императора с сообщением, что его командир убит. «Так встань на его место!» — последовала команда, а через четверть часа прискакал адъютант генерала Анабера, из пеших егерей, с вестью о том, что его генерал смертельно ранен. Генерал Анабер умер восемь дней спустя, оставаясь в этом звании чуть дольше недели.

Боеприпасы были израсходованы в невероятном количестве.

Французы выпустили из своих орудий 90 тысяч ядер, а патронташи пехотинцев, которые вступили в бой, имея более чем 100 патронов каждый, были полностью опустошены. Много валялось орудий, разбитых вдребезги, уцелевшие взяли с собой. Несколько военнопленных и ни одного полкового знамени — вот и все, что осталось после отступивших русских. Эта победа стала пирровой победой из всех одержанных Наполеоном, и, обходя поле боя, он заметил, что на каждого убитого француза приходилось пять убитых русских. Циник бы заметил: «Он, должно быть, перепутал русских с немцами!» Депеши, отосланные Наполеоном домой, были еще более лаконичными, чем бюллетень, который он отправил из Смоленска. В письме к Марии-Луизе он описал сражение, утверждая, что потери составили 30 тысяч убитых и раненых. «Я потерял большое количество людей», — добавил он, но мысль эта пришла к нему слишком поздно.

Когда новость о Бородинском сражении достигла Санкт-Петербурга, там объявили о победе, и царь заказал благодарственный молебен. В Париже тоже пропели «Te Deum» («Тебе, Господи»), чтобы отблагодарить Господа за победу в битве. Хоронить павших в этом бою так никто и не остался.

Эпилог сражения нам оставил сержант Бургойнь. Он писал, что, наверное, единственным человеком, который не пришел в уныние после это кровавой бойни, был неукротимый король Неаполитанский, Мюрат. Бургойнь, принадлежавший к гвардии, так ни разу и не выстрелил 7 сентября, но потерял много старых друзей и весь следующий день бродил по полю боя, делая собственные выводы о том, что произошло. Там, где были самые ожесточенные бои, он прошел мимо палатки Мюрата, разбитой в овраге, и видел, как маршал наблюдал за ампутацией ног у двух русских артиллеристов. Ампутацию выполнял его личный хирург. Когда она закончилась, Мюрат поднес раненым по стакану вина, а затем направился к опушке леса, чтобы поближе рассмотреть место, где во главе кавалерии он мчался за день до этого. «Его вид был впечатляющим — так разительно отличались его храбрость и бесстрашие и его щегольство», — говорил гвардеец Бургойнь, часто видевший Мюрата в бою.

В глазах сержанта, прошедшего шесть военных кампаний, человек, который мог руководить атаками так, как это делал Мюрат, заслуживал прощения за свое тщеславие.

Мюрат и Бургойнь были не единственными людьми в армии, обходившими в тот день поле боя. Вдоль оврагов, усеянных телами убитых, раненых и разным хламом, оставшиеся в живых двигались в поисках поживы или павших товарищей или того и другого вместе. Маркитантки искали среди убитых своих защитников. Хирурги делали бессчетное количество ампутаций, оперируя и своих и чужих. Уже упоминавшийся Лабом из Четвертого корпуса задержался, помогая разобрать полуразрушенные редуты. Многие раненые умоляли избавить их от страданий, будто они были ранеными животными, ожидавшими, когда милосердный выстрел фермера оборвет их мучения. Позади русских позиций Лабом увидел ужасные разрушения, произведенные французской тяжелой артиллерией. Каждое уцелевшее здание превращалось в госпиталь, но хирургов и лекарств категорически не хватало. Только самые крепкие из раненых выжили в течение следующих нескольких дней.