31 октября начался настоящий буран, ветер как плетью хлестал идущие шеренги, заставляя людей дрожать от холода, раскачиваться и спотыкаться о холмики, которые возникали там, где снег засыпал мертвых. И все это время за ними по пятам, нападая с левого фланга, шли измученные погоней солдаты Кутузова, которые, несмотря на привычный для них холод, не могли подняться для решающей атаки. Казаки Платова не отставали от французов, но так и не отваживались атаковать сплоченную группу людей, державшихся вокруг отстающих, искавших продовольствие или жаривших конину на кончике шпаги или штыка. Тысячи погибли на этом пути, а из тех, кто попал в плен, лишь немногие вернулись назад.
На подступах к Вязьме, 3 ноября, русский генерал Милорадович предпринял решительную попытку отбить отставший арьергард Даву от главных сил. В той или иной мере ему это удалось, но Даву оказал такое отчаянное сопротивление, что сдерживал нападавших, пока Ней и Евгений де Богарне не стянули свои войска и не пришли ему на помощь, отогнав русских с дороги и восстановив связь между арьергардом и главными силами. Даву ушел, оставив 25 пушек и несколько тысяч пленных. На следующий день гвардия маршировала по озеру, которое было сплошь покрыто крепким льдом, борьба за путь к Смоленску продолжалась.
5 ноября небо было серо-голубым от снега, приближался страшный буран, на следующий день ожидалось сильное понижение температуры. С флангов стала подтягиваться французская гвардия, а за два дня до этого при Яркове к армии присоединились части императорской гвардии. Дойдя до Дорогобужа, 4 ноября, ветераны осознали все безрассудство своего отказа любой ценой отступать по другой дороге, потому что здесь, да и в любом другом городе, встречавшемся на их пути, не было ничего, кроме сгоревших дотла остовов зданий, которые никак не могли защитить их от беспощадного ветра и колючего снега. Оставалось лишь разводить костры, благо дров было в достатке, и разбивать биваки в глубоком снегу, сидя на походных ранцах в ожидании рассвета, дрожа от холода.
Бургойнь, со своей стороны, стал жертвой еще одной напасти. Отдыхая на кое-как сплетенной постилке, он вскоре обнаружил, что весь покрыт паразитами — ему пришлось раздеться, сидя в снегу, и бросить в огонь штаны и одну из двух своих рубашек. На следующий день гвардии выдали маленькие ручные мельницы, но зерна, чтобы молоть, не было и в ближайшем будущем не предвиделось. Поэтому мельницы пришлось бросить, и они добавились к бесконечному количеству ненужного хлама, который на протяжении всего пути оставляла после себя отступающая армия.
Ночью одна из маркитанток родила мальчика, роды принимал полковой хирург. Полковник одолжил ей свою лошадь, и на следующее утро мать и младенец, завернувшись в овечью шкуру и плащи двух солдат, умерших ночью, отправились в путь.
6 ноября было 22 градуса мороза. «Наши губы смерзлись, наши мозги тоже, — записал Бургойнь. — Был страшный ветер, снег падал громадными хлопьями. Мы перестали видеть не только небо, но и спины впереди идущих».
У деревни Михайловка появился курьер, который, скача вдоль колонн отступающей армии, настойчиво разыскивал императора. Он принес донесения о драматических событиях в Париже — почти удавшемся опасном тайном заговоре: Мале, офицер, предпринявший попытку захватить власть в столице, воспользовался очень простым приемом: стал распускать слухи о том, что Наполеон убит в бою[39]
.Это обстоятельство только способствовало решению Наполеона торопиться домой любой ценой, даже если бы ради этого пришлось бросить армию в гибельном положении. Тем не менее он остался, окружив себя остатками гвардии, которая все еще маршировала под стягами с орлами.
После арьергардных боев при Вязьме Первый корпус Даву поредел настолько, что не мог прикрывать отступления, и его пришлось заменить Третьим корпусом Нея, который командовал арьергардом всю дорогу до Немана. Именно здесь началась эпическая история удивительной личности маршала Мишеля Нея. Во время привала выяснилось, что в его распоряжении 10 тысяч человек, большинство из которых не были в Москве и поэтому представляли относительно свежие силы.