Наполеон. Изгнание из Москвы

Колебания Кутузова, атаковать или нет остатки Великой армии одним решительным ударом, можно было понять, во всяком случае с его стороны. Каждый генерал в Европе того времени испытывал трепет перед Наполеоном как стратегом, и Кутузов никогда не забывал о блестяще организованных военных передвижениях, которые привели к разгрому австро-русского центра при Аустерлице, или чудовищном разгроме Бенингсена при Фридлянде, состоявшемся через 18 месяцев после Аустерлица. Имя Наполеона было синонимом победы. В дюжине больших сражений, во многих из которых сражались армии, насчитывавшие сотни тысяч человек с обеих сторон, он подтвердил это в течение нескольких часов. Было только два исключения, при Эйлау в 1807 году и при Эсслинге-Асперне на Дунае в 1809-м, когда в этой череде его блестящих побед наступала пауза, но в первом из этих случаев он заснул на поле боя, а во втором все еще пребывал в эйфории после блестящей победы при Ваграме. Репутация Наполеона как артиллериста и как человека, который мог манипулировать дивизиями, была уникальной, не только по свидетельству живых солдат, но даже в сравнении с любым знаменитым солдатом в истории. Он победил так много генералов так много раз и при таких разных обстоятельствах, что каждый военачальник, бросавший ему вызов, вступая в бой, обдумывал перспективы спешного отступления.

Что отнюдь не способствовало твердым решениям с их стороны. Комментируя это, сэр Вальтер Скотт сравнивал русского генерала с осторожным гренландским рыбаком, который не приближается к умирающему киту.

Были и другие причины, и не все из них такие пустяковые, которые заставляли Кутузова колебаться. Его собственные люди не имели защиты от холода и голода, поскольку русская система снабжения армии продовольствием устарела, как и большинство ведомств в царской армии. Русские войска шли южнее Великой армии, но все еще достаточно близко от пути ее отступления, чтобы вкусить все прелести передвижения по разграбленной безлюдной местности. Другим фактором, вызывавшим задержку, были поиски и дележ награбленного добра, которые значительно замедляли темп передвижения казаков Платова. Армия, в значительной мере состоявшая из голодных крестьян и двигавшаяся по дороге, на которой были разбросаны драгоценные предметы, совсем не торопилась.

Главная причина, почему старая лиса Кутузов проявлял осторожность, заключалась не в военном гении Наполеона, и не в недостатке снабжения в собственной армии, и не в золоте и серебряных распятиях и окладах икон, которыми были набиты брошенные на дороге солдатские ранцы. Главной причиной было собственное убеждение Кутузова в том, что необходимости в решающей битве нет, ведь Великая армия таяла на глазах, и, если так будет продолжаться дальше, вряд ли хоть один француз доживет до того, чтобы переправиться через Неман и вернуться в герцогство Варшавское или восточную Пруссию. Будучи русским, Кутузов не особенно заботился о том, чтобы сберечь жизнь собственных солдат[44], но ему должно было казаться глупым терять людей и порох, сражаясь с уже почти побежденным врагом, который фактически не в состоянии защитить самого себя.

Несмотря на это, приближаясь к Красному, он изменил свое мнение и принял решение закончить войну одним ударом, который будет необходимо нанести, и для достижения этой цели послал генерала Милорадовича вперед с тем, чтобы тот захватил дорогу у Красного. Идя параллельно с французами, Кутузов имел около 90 тысяч готовых к бою солдат, русские пушки везли на санях, имевших специальные блоки, чтобы перетаскивать их через овраги, наподобие низины у Красного.

Все указывало на большое столкновение, но даже в нем не было ничего схожего с Бородином. Бои, которые состоялись у Красного, были беспорядочными стычками, происходившими в течение трех дней, с 15-го по 17 ноября.

Выйдя из Смоленска с первой колонной, в основном состоявшей из остатков Старой и Молодой гвардии и 200 лошадей (плотно согнанные офицерами в кучу, они получили название «Обреченные» или «Эскадрон обреченных»), Наполеон шел пешком, вместе с сильно деморализованным Мюратом рядом с собой и другими маршалами, возглавлявшими дивизии, — Бертье, Бессьером, Дюроком и Лефевром — в непосредственной близости от себя. Он шел в длинном плаще, опираясь на толстую березовую палку. На голове у него красовался красный бархатный капюшон, поверх которого была шапка из меха куницы. Когда ему доложили, что Милорадович занял позиции впереди, он не выглядел сильно обеспокоенным, он не выглядел таким даже тогда, когда первые ядра, выпущенные из пушек, расположенных на высотах вокруг дороги, посыпались на колонну. «Ядра летали у нас под ногами последние 20 лет», — сказал он и приготовился, если понадобится, лично возглавить атаку.