Наполеон. Изгнание из Москвы

Но последние слова на этой стадии отступления остаются за усердным Бургойнем. Слова, полные противоречий, которые, может быть, объясняют, почему этот человек, сражавшийся в любой части Европы, через год ставший пленником, не счел ни одну из предыдущих кампаний достойной того, чтобы оставить свои записи о ней. «Я так никогда и не узнал, — писал он, — за счет чего жили эти крестьяне. Наши люди иногда возвращались обратно, принося небольшое количество хлеба, черного как уголь, наполненного длинными соломинами и зернами ячменя, хлеб этот был таким чудовищно твердым, что ни один зуб не смог бы раскусить его; и, кроме того, наши губы полностью растрескались и полопались на морозе. В течение всей этой жалкой кампании я не видел ни одного человека, который сумел бы привести с собой больше чем одну корову или одну овцу. Никто не может сказать, за счет чего живут эти дикари. У них нет скотины, и это точно, иначе бы мы ее видели. Это дьявольская страна, и здесь ад повсюду».

Глава 6 «Если нужно, я пойду один!» [47]

1

Военные — те же штатские, только в форме, и даже строгие военные традиции, высокий кодекс чести или укоренившаяся привычка к дисциплине совсем не обязательно делают их более храбрыми или даже стойкими, чем штатские, попавшие на войну. Все же военная история человечества, кажется, часто доказывает обратное, и безжалостные сведения о войне в течение столетий так часто перемежаются яркими вспышками личных подвигов, что они отвлекают нас от страданий, выпавших на долю людей, страданий, которые и в наше время не прекращаются под бичом войны.

Такими вспышками были подвиг царя Леонида, с 300 спартанцами удерживавшего Фермопильское ущелье против персов; и тезки спартанского царя Леонидаса Полка[48]

, последнего из воинов-епископов, павшего во время Гражданской войны в Америке; несгибаемая стойкость французских, английских и немецких ветеранов траншейной войны на Западном фронте с 1914-го по 1918 год; и, уже приближаясь к нашему времени, поразительное спасение Британской армии при Дюнкерке и достижения «малых» У. Черчилля в воздушных боях тем же летом.

Такой вспышкой, сверкнувшей в полной катастрофе, имя которой отступление из Москвы, было мужество Мишеля Нея и его банды оголодавших инвалидов, мужество, которое они продемонстрировали в период с 16-го по 20 ноября 1812 года.

* * *

Покинув кровавые поля и овраги у Красного 17 ноября, Наполеон и присоединившиеся к нему дивизии принца Евгения и Даву примирились с потерей самого известного из маршалов Великой армии.

Он находился сейчас на расстоянии, как минимум, двух дней перехода позади них, и с утра 16 ноября о нем больше ничего не слышали. Между Неем и остатками армии было приблизительно 80 тысяч русских, хорошо укомплектованных артиллерией и защищенных с флангов легкой и тяжелой конницей. Трем главным дивизиям французов это стоило половины их боевой мощи, благодаря чему они преодолели низину у Красного. На что же мог надеяться Ней со своим контингентом, едва превышавшим 10 тысяч человек, в большинстве своем раненых или обмороженных и пребывающих в крайней степени истощения?

Наполеон ждал столько, сколько мог, и даже дольше, чем это было безопасно. Когда он двинулся дальше, чтобы вновь пересечь Днепр у Орши, то отчаялся вновь увидеть Нея, и его уверенность в этом разделяли Бертье, Мюрат и все другие маршалы. На Даву несправедливо возложили вину за то, что он бросил Нея на произвол судьбы. Собственное спасение Даву было чудом, и все упреки в его адрес в том, что он пробил себе дорогу к авангарду, не оставив солдат, которые бы ждали арьергард, были полностью исключены.

Таким образом, главные силы устремились к крутому изгибу Днепра, ожидая услышать из того или иного источника, что Ней, недавно ставший князем Московским в знак признания своих героических деяний на Главном редуте, в качестве пленника попал в руки Кутузову и как военный трофей отправлен царю в Санкт-Петербург.

В том, что этого так и не произошло, заслуга только самого Нея.

Он был странным, непредсказуемым человеком, по общему мнению, вспыльчивым и не выносящим лжи, может быть, по причине своего педантизма и чести. Он приобрел врагов во время восхождения от гусара до маршала Франции потому, что часто говорил и делал вещи, о которых, из-за своей в высшей степени благородной натуры, через час сожалел. Несмотря на это, никто не подвергал сомнению его честность или личное мужество. Тем, что позднее потрясло Европу, когда она узнала о доблестных делах, которые ему предстояло совершить в течение следующих четырех дней, были невероятная физическая выносливость и гипнотический эффект, производимый им на солдат.

В армиях Наполеона было большое количество храбрых офицеров, но ни один из них не смог бы найти для себя выхода из того положения, в котором находился Ней ночью 16 ноября, и спасти не только себя, но и вывести уцелевших солдат арьергарда в безопасное место[49].