Итак, роль луддизма в качестве революционной силы сильно преувеличивается. Однако утверждение о его неэффективности не означает, что он совсем не имел революционного характера. Хотя армейские офицеры, посланные на подавление луддизма, в целом сходятся в том, что он являлся плодом экономических бедствий, существуют многочисленные данные, свидетельствующие о том, что у луддизма всё-таки был мощный политический козырь, особенно в его риторике. Например, появлялись листовки, требовавшие казни принца-регента, брошюра, ходившая по Лидсу, призывала всех арендаторов-издольщиков и ткачей, а также «широкую публику» «последовать примеру благородных граждан Парижа», а письмо луддитов из Ноттингемшира говорило об избавлении от
«Не правительственные декреты, не… армия Бонапарта разрушают промышленность в этих графствах. Нет! Зло идёт из другого источника: оно — в самих фабриках, оно — в бесчестных спекулянтах, выпускающих фальсифицированные товары[212]
, обманывающих и обирающих общество»[213].Из этого следует, что Томпсон прав, указывая, что во время революционных и наполеоновских войн трудящиеся классы начали проявлять своё особое политическое сознание в ответ на натиск политики свободной торговли и фабричной системы. В этом плане луддизм фактически представляет собой побочное явление. Гораздо важнее рост тред-юнионизма среди значительных групп трудящихся и, особенно, квалифицированных рабочих, причём, как представляется, пресловутые акты о союзах (Combination Acts) 1799 и 1803 гг. в этом отношении почти не возымели действия. Это не означает, что тред-юнионы не подвергались гонениям, но тред-юнионизм, далеко не сокрушенный, выжил во многих отраслях промышленности, где он приобрёл прочные позиции, и развивался повсюду. Да это и не удивительно, учитывая то, что заработная плата в промышленности обычно отставала от постоянно растущей стоимости жизни. Для Томпсона не подлежит сомнению, что скрытность, необходимая для дела, приправленная клятвами, от которых стынет в жилах кровь, и ночными собраниями, не могла не привести к революционной политической деятельности, но он и признаёт, что значительная часть этих деяний — пустой звук, к тому же попятно, что для наиболее организованных рабочих реальным способом достижения своих целей являлось не восстание, а забастовка, хотя картина осложнялась тем, что бунт всегда был общепринятым средством повышения заработной платы (как признавали многие луддиты, за беспорядками в Ноттингемшире последовало возобновление тред-юнионистской деятельности). Например, в 1808 г. после неудачи предпринятых в парламенте попыток гарантировать минимальную заработную плату произошла крупная забастовка ланкаширских ткачей, в 1812 г. шотландские ткачи провели 6-недельную забастовку, а в 1813 г. лондонским сапожникам с помощью забастовки удалось отстоять цены на свою продукцию. Тем не менее, разумеется, организация трудящихся классов находилась в зародышевом состоянии, но война с Наполеоном, будь то за счёт подталкивания ею тред-юнионизма или зарождения героического мифа, безусловно, придала ей значительный импульс.
Расплата