Наполеоновские войны

Получив теоретическую опору, военные министерства Европы взялись за создание армий, о которых мечтал Жомини, и за обеспечение их надёжной изоляции от гражданского населения, расшатывая таким образом и без того слабые связи между армиями и народами. Так, во Франции первой реакцией на Сто дней стала чистка офицерского корпуса и расформирование армии в целом, при этом её заменили новым войском, состоящим из сильной и обладающей большими привилегиями королевской гвардии, пяти швейцарских полков и ряда добровольческих «департаментских легионов», предназначенных, по словам Пэдди Гриффита, для того, «чтобы дать какой-то выход легитимистской вере в децентрализованное сельское общество, построенное на принципе noblesse oblige»[344]. Однако оказалось, что за год набиралось лишь около 3500 добровольцев, следствием чего стал возврат к воинской повинности посредством принятия закона Сен-Сира от 1818 г., причём новая система стала точной копией старой наполеоновской. Тем не менее, поскольку годичная норма набора рекрутов сохранялась на очень низком уровне, срок службы составлял восемь лет, а многих ветеранов подталкивали к поступлению в армию, Франция впоследствии получила именно то, что сводилось к профессиональной армии, то же самое было фактически сделано в России, Австрии и Испании, которые сохранили старые выборочные системы набора рекрутов, применявшиеся при старом режиме, или вернулись к ним (и в Испании многочисленные новые полки, сформированные во время Полуостровной войны, были распущены, а их офицеры переведены на неполное жалованье). Только в Пруссии положение дел было несколько иным: вышедший в сентябре 1814 г. закон об обороне устанавливал, что все молодые люди, начиная с двадцатилетнего возраста, должны в течение трёх лет служить в регулярной армии, затем переходить в первый активный резерв армии, а после этого ещё на четырнадцать лет в ландвер. Однако и здесь, по крайней мере среди офицерского корпуса, царил дух профессионализма, к тому же юнкеры сохранили своё господство и, безусловно, не жалели сил на обучение рядового состава и изоляцию его от внешнего мира. Поскольку ландвер, который по плану реформаторов должен был стать отдельной «армией нации», служащей мостом через пропасть, разделяющую военное сословие и гражданское общество, начиная с 1819 г. всё больше подпадал под контроль регулярных войск, в действительности Пруссия почти не отличалась от других государств — задор, с которым прусская армия подавляла народные волнения, печально известен.

Если же окинуть взглядом военную практику, то вновь создаётся впечатление, что в сравнении с восемнадцатым веком положение почти не изменилось. Солдат повсюду держали подальше от гражданского населения в специально построенных казармах или в военных поселениях (в России), служили они по большей части на постоянной основе, а не проводили значительную часть времени в отпуске, да и обращение с ними ненамного улучшилось. В России, Австрии и Британии по-прежнему были широко распространены телесные наказания, включая порки по несколько сотен ударов плетью, поэтому войска, как и раньше, побуждались к действиям страхом, к тому же, даже в таких армиях, как французская и прусская, где солдатами, как предполагалось, должны были управлять поощрение и благожелательность, реалии казарменной жизни, по-видимому, часто характеризовались грубостью и жестокостью по мелочам. Что же касается подготовки, то за исключением, может быть, Франции и Пруссии, в ней особое внимание по-прежнему уделялось муштре на казарменном плацу — в прямой противоположности концепции «мыслящего солдата» — за счёт развития тактической гибкости. И повсюду было низким жалованье, плохим питание, а условия жизни, как правило, являлись очень суровыми, вдобавок солдат, как и пятьдесят лет тому назад, ни во что не ставили. В нескольких словах, несмотря на все перемены революционного и наполеоновского периодов, солдатская доля осталась такой же горькой, как и всегда.