Наполеоновские войны

Именно этими представлениями объясняется то обстоятельство, что ведущим военным мыслителем периода, последовавшего за 1815 г., стал не «махди[340] массы» Карл фон Клаузевиц, а Антуан Анри Жомини (Antoine Henry Jomini). В сущности, если Жомини и пользовался влиянием, то лишь потому, что говорил то, что хотели услышать его слушатели. Швейцарец скромного происхождения, Жомини был штабным офицером в наполеоновской армии, служил при Иене и Эйлау, на Пиренейском полуострове и, наконец, в 1813 г. в Германии, где смесь личной обиды и корысти заставила его переметнуться на другую сторону и поступить на службу к русским. Впоследствии он посвятил себя работе над комментариями к военному искусству и разработал теорию ведения военных действий, лейтмотивом которой стало охаивание наполеоновской эпохи. В этом плане особенно скандальными были испанская и русская кампании. С одной стороны Испания предоставляла ему образ «народной войны» во всех её крайностях — образ страны, которую опустошали не только вражеские армии, но и отряды партизан вместе с бандитами, страны, в которой была полностью разрушена нормальная жизнь, в которой нормой стали голод и зверства. С другой стороны, для него не существовало доказательств ценности «народных армий», поскольку толпы зелёных рекрутов, выставленных испанцами, были биты почти всегда, когда они попадали на поле сражения, тогда как построенная по образцу восемнадцатого столетия небольшая профессиональная армия герцога Веллингтона была почти неуязвима. Между тем русская кампания давала Жомини дополнительный урок кошмаров, которые могут стать следствием вовлечения народа в вооружённый конфликт — крестьяне, может быть, и не сыграли главной роли в разгроме Наполеона, но они, однако, творили ужасающие зверства, соответствующие их дикости, не говоря уже о сложностях, вызываемых большими размерами армий. И, наконец, из наполеоновских войн в целом Жомини извлёк следующий урок: он считал совершенно очевидным, что Наполеон вовлёк Францию в войну, из которой не было никаких выходов, кроме полной победы; по его словам: «Можно было бы сказать, что его послали в сей мир, чтобы научить генералов и государственных мужей вещам, которых следует избегать»[341]. Неспособность императора поставить предел своим целям стала основной причиной ожесточения конфликта, против которого так возражал Жомини. Из этого следовало, что необходимо вернуться к тем временам, когда целью войны являлось не полное уничтожение противника, а просто преследование династических интересов. Он искренне признавал:

«Как солдат… я подтверждаю, что мне по душе старое доброе время, когда французская и английская гвардии учтиво предлагали друг другу право дать первый залп[342]… и что я предпочитаю его той ужасной эпохе, когда священники, женщины и дети по всей Испании строили планы убийства отбившихся от своих солдат»[343].

Под влиянием этих убеждений Жомини сформулировал довод, имевший явно пристрастный характер. Открыто пренебрегая вескими свидетельствами обратного, он утверждал, что главным элементом военного искусства Наполеона было не сражение, а манёвр, подчёркивая, что его крупнейшие победы — Лоди, Ульм, Маренго и Йена — были достигнуты за счёт знаменитого обходного манёвра, тогда как все его неудачи — Эйлау, Асперн, Бородино и Ватерлоо — явились плодом безрассудных фронтальных атак. Более того, ведущее к победе искусство манёвра опирается на несколько основных принципов, в сущности своей сводящихся к быстроте и сосредоточению сил. Из этого следовало, что отдельные полевые армии должны быть относительно небольшими, поскольку многочисленные войска не могли ни быстро перемещаться, ни легко обеспечивать своё снабжение. В то же время они должны быть хорошо подготовлены, поскольку только за счёт этого можно скомпенсировать их низкую численность. Нечего и говорить, что это было то самое заключение, к которому Жомини стремился всё время — таким образом представление о «небольшой, но хорошей» армии приобретало в определённой степени теоретическое обоснование.