Наполеоновские войны

Отходя от сугубо административных вопросов, мы обнаруживаем, что конституционализм отнюдь не умер. И здесь прагматизм диктовал необходимость уступок. Стало понятным, что после войн 1812–1815 гг. нельзя совсем пренебрегать общественным мнением: будь то в России в 1812 г., Германии и Австрии в 1813 г. или во Франции в 1814 г., образованные круги общества стали вовлекаться в ход событий сильнее, чем когда-либо раньше. Так, Франция, Швеция, Голландия и «конгрессистская Польша» — та часть польских земель, которая была в Вене передана России — либо сохранили, либо получили конституции, вдобавок вскоре после 1814 г. они начали быстро появляться во многих южногерманских государствах. Что касается Франции, то «хартия» 1814 г., конечно же, являлась в сущности схемой, направленной на обеспечение политической стабильности и недопущение ещё одной революции, но повсюду конституционализм совершенно очевидно замышлялся как средство вовлечения в государственные дела по крайней мере образованных классов (вернёмся к Саксонии: хоть здесь архаичные конституционные мероприятия 1814 г. и не привели к прогрессу, всё же примечательно, что Айнзидель предпринимал многочисленные меры, направленные на объяснение населению действий правительства и их результатов).

Что касается переустройства общества, то и здесь реакция на наполеоновскую эпоху была разнообразной отчасти потому, что зачастую не было необходимости поворачивать назад. Возьмём, например, освобождение крепостных крестьян. Ликвидация феодализма проходила на практике, как правило, относительно безболезненно и даже приносила выгоды европейскому дворянству. В результате, не считая — чисто теоретически — Испании и одного-двух мелких германских государств, таких как Ганновер и Гессен-Дармштадт, вопрос о формальной рефеодализации сельского общества, охваченного отменой крепостного права, не вставал; более того, в таких государствах, как Баден и Вюртемберг, период после 1815 г. даже характеризуется расширением преобразований. Правда, иногда позиции дворянства укреплялись. Так, в Пруссии в 1816 г. один из новых указов подорвал шансы крестьян на обретение полной эмансипации, установив непременным её условием минимальный размер имущества, причём на необоснованно высоком уровне. Между тем, продолжая курс на поддержку юнкеров, привилегии которых в административной и судебной сфере уже получили подтверждение, прусское правительство в 1823 г. ввело в действие пересмотренную модель старых сословий, которая закрепляла их политическое господство.

В отношении гильдий, а фактически развития промышленности, двойственность имела гораздо более ярко выраженный характер. В отличие от отмены крепостного права здесь наблюдалось мощное сопротивление введению законов, относящихся к свободе промышленного производства, при этом ликвидацию гильдий отождествляли с непосредственной угрозой общественному порядку, вследствие чего в таких государствах, как Гессен-Кассель, Ганновер и Ольденбург, были полностью восстановлены их привилегии. Однако, в других государствах, например в Баварии, Гессен-Дармштадте и Пруссии 1807–1813 гг. ограничения на права гильдий были сохранены, то же самое происходило и на территориях, которые находились под французским правлением, таких как Пфальц (Palatinate) и новые рейнские провинции Пруссии, где права гильдий были полностью ликвидированы (и в Голландии мы видим, что они так и не были восстановлены). Более того, реставрация не мешала нанесению новых ударов по корпоративной практике, так, в некоторых государствах дальнейшие меры против гильдий были приняты уже в 1819 г.