Наполеоновские войны: что, если?..

Удино не столь быстро реагировал на призыв Брониковского. 18 ноября его корпус двинулся к Борисову. Пехота заняла tete du pont[41] на западном берегу реки, а артиллерия и кавалерия Дюмерка расположились в самом городе. Маре, находясь в Вильно, едва ли мог оказать какую-то помощь.

Тем временем Брониковский приступил к укреплению Минска. 13 и 14 ноября (когда Наполеон ушел из Смоленска и продолжил марш своей измученной армии на запад) энергичный польский генерал наблюдал за строительством земляных укреплений. Эти работы возглавил инженер-капитан, который в Минске выздоравливал после ранения. Его имя лишь впоследствии получило известность[42]. Кроме того, Брониковский снес некоторое количество построек, расположенных по берегам реки Свислочь, чтобы обеспечить ведение прицельного огня из цитадели – в случае, если русские прорвут внешнюю линию обороны.

11 ноября в Новом Свергене внезапно появились спасавшиеся бегством остатки 18-го уланского полка. Коссецкий отвел свою кавалерию на другую сторону реки, разместив пехоту и одну пушку на северном берегу. 15 ноября возвратившийся из разведки отряд кавалеристов доложил, что русские, численностью 25 000 человек, только что вышли из Несвижа. Разграбив замок князя Радзивилла и отдав должное винному погребу аристократа, они двигаются вперед. Понимая безнадежность своего положения, Коссецкий сжег мост и отступил.

Уничтожение моста остановило дальнейшее продвижение авангарда русских, которым командовал Ламбер. Когда стемнело, подошли основные силы Чичагова. После краткого совещания с Ламбером адмирал решил, что как только рассветет, надо во что бы то ни стало попытаться форсировать реку. На следующее утро его кавалерия стала перебираться на другой берег в тех местах, где река уже была скована льдом. Сам Чичагов наблюдал за наведением моста для пехоты и артиллерии. Переправа артиллерии, несмотря на героические усилия раздосадованных и замерзших людей, потребовала времени. Пехота Чичагова – «ветераны десяти кампаний, крепкие, сытые, хорошо вооруженные и снаряженные солдаты» – как указывает генерал Ланжерон, который командовал одной из дивизий армии адмирала, лишь утром 18 ноября соединилась под Минском с кавалерией.

Начало осады

Теперь Минск был изолирован. Русская кавалерия, которой умело командовал Ламбер, перерезала дороги, ведущие в Борисов и Вильно. Удино, который находился в Борисове с 9000 пехоты II корпуса (кавалерия II корпуса под командованием Корбино, прежде направленная в распоряжение VI корпуса, теперь возвращалась и должна была присоединиться к войскам Удино) и кирасирами Дюмерка, был всерьез обеспокоен ситуацией на юго-западе, но считал, что у него слишком мало сил, чтобы вести активные действия. Кроме того, он понимал, насколько важно удерживать в своих руках длинный и весьма уязвимый мост через реку Березину, который был расположен в Борисове. Чичагову пришлось рассредоточить свою пехоту по деревушкам, разбросанным вокруг Минска. Становилось все холоднее, к тому же возникали трудности с продовольствием и фуражом. В своих мемуарах Ланжерон с горечью упрекает адмирала в этой задержке. Он считал, что боевой дух и храбрость русских войск диктовали: лучшим тактическим решением была бы внезапная смелая атака[43]. Однако Чичагов был, несомненно, прав, когда вместо рискованного штурма города решил дождаться подхода своей артиллерии. Тактика внезапного штурма, которую так успешно использовал Суворов, всего два года назад при Рущуке, привела к самым печальным последствиям[44]. 18 ноября, во второй половине дня большие орудия все еще не подошли. Чичагова буквально преследовали его дивизионные генералы Ланжерон и Сабаньев, которые, как утверждает Ланжерон, встав на колени, умоляли адмирала попытаться взять Минск ночным штурмом.