— Так вот что, у меня здесь есть один знакомый человек. Он долго сидел в Акатуевской каторге. По правде сказать, он не дождался срока, а сам ушел. Он у меня бывает, хотите его послушать?
Конечно, это меня заинтересовало и, поблагодарив, я ответил ей, что с большим удовольствием послушал бы его.
— В таком случае, приходите ко мне, — сказала она, — сегодня среда… приходите в пятницу в 6 часов вечера… он как раз будет… и споет вам.
— Да не лучше ли, — возразил я, — если он придет ко мне.
— Этого нельзя, господин, потому что в центре города ему неудобно показываться.
— Ну, в таком случае, я приду к вам сам, — согласился я.
Она дала мне свой адрес, на самой окраине города и мы условились, что в пятницу, в 6 часов я приду слушать «певца из Акатуя». Затем мы расстались.
Обещая грузинке прийти в пятницу я, как на грех, совершенно забыл, что в этот же день должен обедать в очень хорошей и милой семье фабричного инспектора Р. и мне пришлось бы тогда надуть ее. Да, кроме того, я лишился бы возможности услышать песни из Акатуя.
Как тут быть?
Послать к ней по многим причинам было для меня неудобно и я решил на следующий день (четверг) сам пойти к ней и попросить ее отложить наш вокальный сеанс до субботы.
Сказано-сделано!
На другой день, около 5 часов я пешком отправился по данному ею адресу. Было то чуть не на краю света. Оставив город за собой, я дошел почти до леса, покрывающего берег Иртыша, когда наконец заметил описанный ею серый дом, с красной крышей. Домик стоял одиноко, саженях в 30 от реки.
Нащупав в кармане свой револьвер, я осторожно подошел ближе.
Кругом ни души.
Дверь стояла полуоткрытой и я вошел в полутемныя сени.
Вдруг из дверей налево показались два кавказца, похожие на мингрельцев.
Это меня не удивило, так как в Тобольске живет масса ссыльных кавказцев.
Я спросил их:
— Здесь живет Соломония?
Они указали мне молча на дверь напротив.
В это время я услышал какую-то возню и громкий смех Соломонии. Отворив дверь, на которую указали мне кавказцы, я вошел в комнату и остолбенел.
На столе, смеясь, сидела Соломония, а на стуле перед нею молодой и довольно франтоватый тюремный надзиратель…
Фуражка, револьвер и оружие надзирателя мирно покоились на подоконнике, а на столе стола бутылка вина и лежала копченая рыба.
Мы все трое некоторое время изображали собою каменные изваяния…
Соломония опомнилась первая.
— Вот и еще гость, — с каким-то деланным смехом воскликнула она, — втроем-то веселее… вот и господин надзиратель иной раз заходит. Жалеет мое сиротство.
«Господин надзиратель», конечно, узнал меня и немедленно вытянулся во фронт.
— Я, ваше благородие, ничего… — начал он, — я ничего… вы не подумайте, ваше благородие… зашел мимоходом… поотдохнуть маленько…
— Да, что вы, — успокоил я его, — ваше дело молодое… я извиняюсь… кажется, я помешал…
— Да помилуйте, ваше благородие, — говорил суетясь и надевая фуражку и оружие надзиратель, — я с полным моим удовольствием…
— Ради Бога, оставайтесь, — сказал я готовому уступить мне свое место надзирателю, — я сам тороплюсь больше вас.
Тут я объяснил Соломонии, что в пятницу я занят и попросил позвать ея акатуевского знакомаго в субботу. Она согласилась и я ушел.
Не успел я отойти подальше от дома Соломонии, как услышал позади себя чьи-то торопливые шаги. Оказалось, догонял меня «господин надзиратель». Он был без фуражки.
— Ради Христа, ваше благородие, — умолял он задыхаясь, — не губите… не говорите в тюрьме, что видали меня здесь; я ведь так… очень уж меня разобрало… хороша баба, ваше благородие… заставьте Бога молить…
Я успокоил его, обещав, что ничего не скажу, но прибавил:
— Все-таки советую вам бросить это дело. Знакомство ваше с Соломонией, если узнают, возбудит толки не очень удобные для вас…
— Да, помилуйте, ваше благородие, — начал он, — да будь ей пусто, больше нога моя у проклятой бабы не будет. Сейчас только схожу за фуражкой, да и айда домой.
Он бегом вернулся в дом, а я продолжал свой путь к городу. Сколько раз я не оборачивался, а «господина надзирателя» и след простыл. Должно быть не легко было уйти от «проклятой бабы».
В субботу, около 4 часов дня, я сидел у себя в гостинице и обедал, как вдруг услышал робкий стук в дверь. На мое «войдите» дверь потихоньку отворилась и на пороге показалась величественная Соломония.
Не скажу, что я обрадовался.
В гостинице я пользовался реномэ «хорошаго господина» и приход грузинки, чего добраго, мог бы отнять у меня ореол целомудрия, сиявший вокруг меня до той поры. Но, как бы то ни было, я просил свою гостью присесть и при этом выразил удивление ея приходу, тем более, что я условился быть у нея в этот же день в 6 часов вечера.
— Да я боялась, что вы больше ко мне не придете, раз увидели господина надзирателя, — сказала она, — и вот я пришла узнать, ждать мне вас или нет?
Мне стало смешно.
— Я, друг мой, нисколько не желаю нарушать прав «господина надзирателя», — ответил я, — я хотел прийти слушать песни вашего знакомаго, ну я и приду.
— Тогда я посижу немного и мы пойдем вместе, — предложила мне Соломония.