Читаем Напоминание старых истин полностью

Я не преувеличу, если скажу, что все советские люди с особым чувством признательности и благодарности Родине ждут дня, когда будет утверждена новая Конституция страны. Это будет исторический день, новая историческая победа, и Конституция явится новой вехой на нашем трудном и славном пути к главной цели — построению коммунистического общества. И пусть дела наши, как щедрое хлебное поле, посеянное и взращенное трудовыми руками, радует и вдохновляет новые поколения людей.


1978


ОБГОНЯЮЩАЯ МЕЧТУ...


Стояла под Белебеем деревенька Рыково; стояла как будто в овраге, избами и огородами приткнувшись с одной стороны к речке, с другой — к крутому склону глинистого взгорья. Зимой заваливали ее снега, летом зарастали ее жердевые ограды крапивой, и что-то дремлющее, будто остановившееся в веках было в ее жизни, как и в жизни сотен других русских деревень — с церковным звоном, скрипом телег и шорохом лыка. Из этой деревни в четырнадцатом году ушел на войну с Германией мой отец. И не только он один; их, молодых рекрутов, провожали со слезами и плачем всей деревней, миром, как говорилось тогда, и разные наказы давали им. Церковный староста, надевший по такому случаю на грудь «Георгия», как рассказывал мне потом, вспоминая, отец, твердил что-то о царе, отечестве, вере и долге, но ни один из его наказов не был выполнен. Молодые рекруты, вернувшись в восемнадцатом с германского фронта, разнесли дом церковного старосты и нарезали на пашнях новые межи; они же, эти уставшие от войны и той жизни солдаты, снова взялись за оружие, когда белая волна колчаковских войск, захлестнувшая Сибирь, плеснулась за Урал в Россию.

Отца нет в живых. Но с фотографии каждый раз, когда я открываю альбом, смотрят на меня молодые глаза солдата в буденовке и шинели. Он прошел с боями от Белебея до Томска, пока не был ранен тупой японской пулей, а потом, подлечившись, вылавливал банды басмачей. Сколько было трудных минут, сколько привалов, мечтаний и разговоров на этих привалах, когда, похрустывая, горел под котелками сухой валежник, освещая красным светом обветренные лица бойцов. Они боролись за лучшую жизнь и отдавали в этой борьбе самое дорогое, что есть у людей на свете, — свои жизни. Как им представлялось будущее, за которое они сражались? Отец говорил мне: «У нас были несбыточные, как нам казалось, планы». И добавлял затем: «Но то, что произошло, чего мы достигли и как изменилась земля за эти годы, как изменились люди, — ни в какое сравнение не идет с теми нашими мечтами. Жизнь шагнула так широко, что опрокинула, превзошла и оставила далеко позади наши мечты». Он произносил это не столько с радостью, сколько с удивлением перед теми огромными свершениями, какими отмечены были годы первых пятилеток. Инвалид гражданской войны, лишь в революцию научившийся читать и писать, он постоянно прислушивался ко всевозраставшему ритму труда и радовался Магнитке и Днепрогэсу. Изба его еще стояла, как и прежде, под соломой в деревне; и дом, в котором я родился, выходивший маленькими окнами на грязную и немощеную улицу, еще был как бы окутан прежней дремотной дымкой, но жизнь, ударившая в заиленные берега, уже расшатывала последние сваи прежнего быта. Народ, поднятый великими идеями, которые родились и вынашивались в самых глубинных слоях его, поднятый идеями Ленина, опрокидывал все представления о возможностях и темпах социалистических преобразований.

Деревня Рыково давно уже не та, какою она была пятьдесят с лишним лет назад и какою знал и видел ее отец. Она уже не та, какою была пятнадцать и десять лет назад — и по внешнему виду, виду крестьянских дворов, виду людей, одетых точно так же, как одеваются горожане, и, главное, изменился не только облик земли, но изменились труд и жизнь на ней. Изменился сам человек — духом и помыслами своими, и это одно из самых как будто неброских, не сразу заметных, но значительных и великих достижений революции.

Давно уже нет того дома на городской окраине, в котором я рос, и нет той грязной улицы, на которой прошло мое детство; тот бывший пригород Джамбула превратился в благоустроенный и цветущий городской район с многоэтажными домами, удобными квартирами в них, с асфальтированными дорогами и тротуарами, с аллеями, парками и детскими площадками для игр — всем тем, что давно уже стало нормой для нас. Мы не удивляемся, но если оглянуться на прошлое — есть чему удивляться и чем гордиться нам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кланы Америки
Кланы Америки

Геополитическая оперативная аналитика Константина Черемных отличается документальной насыщенностью и глубиной. Ведущий аналитик известного в России «Избор-ского клуба» считает, что сейчас происходит самоликвидация мирового авторитета США в результате конфликта американских кланов — «групп по интересам», расползания «скреп» стратегического аппарата Америки, а также яростного сопротивления «цивилизаций-мишеней».Анализируя этот процесс, динамично разворачивающийся на пространстве от Гонконга до Украины, от Каспия до Карибского региона, автор выстраивает неутешительный прогноз: продолжая катиться по дороге, описывающей нисходящую спираль, мир, после изнурительных кампаний в Сирии, а затем в Ливии, скатится — если сильные мира сего не спохватятся — к третьей и последней мировой войне, для которой в сердце Центразии — Афганистане — готовится поле боя.

Константин Анатольевич Черемных

Публицистика
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Набоков о Набокове и прочем. Интервью
Набоков о Набокове и прочем. Интервью

Книга предлагает вниманию российских читателей сравнительно мало изученную часть творческого наследия Владимира Набокова — интервью, статьи, посвященные проблемам перевода, рецензии, эссе, полемические заметки 1940-х — 1970-х годов. Сборник смело можно назвать уникальным: подавляющее большинство материалов на русском языке публикуется впервые; некоторые из них, взятые из американской и европейской периодики, никогда не переиздавались ни на одном языке мира. С максимальной полнотой представляя эстетическое кредо, литературные пристрастия и антипатии, а также мировоззренческие принципы знаменитого писателя, книга вызовет интерес как у исследователей и почитателей набоковского творчества, так и у самого широкого круга любителей интеллектуальной прозы.Издание снабжено подробными комментариями и содержит редкие фотографии и рисунки — своего рода визуальную летопись жизненного пути самого загадочного и «непрозрачного» классика мировой литературы.

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Николай Мельников

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное