О нападении Японии на США в бухте Перл-Харбор я услышал по радио, сидя за столом на чердаке. Гитлер уже захватил большую часть Европы и вместе с союзниками объявил Америке войну. Все мои знакомые готовы были пойти на фронт добровольцами. Я потратил немало времени, пытаясь попасть в нужный мне род войск. Флот я даже не рассматривал, потому что перспектива утонуть не вызывала у меня восторга, к тому же в морские пехотинцы меня бы не взяли из-за маленького роста. Поэтому я написал письмо в Военное министерство и, указав, что владею французским, венгерским, идишем, немецким и испанским, предложил себя в качестве будущего разведчика. Думал, если меня научат обращаться со взрывчаткой и перебросят в немецкий тыл во Франции, то я смогу подрывать железнодорожные пути и линии связи. Я уже представлял, как все организую: переоденусь монахиней и буду гладко бриться, ходить в облачении и всюду ездить на велосипеде. Но мне ответили, что в военной разведке могут служить только те, кто являются гражданами США на протяжении пятнадцати лет, а с тех пор как отец подал документы, прошло всего четырнадцать. Я попытал счастье с военно-воздушными силами, потому что уж там если тебя сбили, то шансов выжить мало, но они сказали, что с моим ростом я не дотянусь до педалей самолета. Тогда я решил стать штурманом, но мое чувство направления оставляло желать лучшего, и меня выпроводили со словами:
– Бен, если тебе прикажут бомбить Берлин, ты долетишь до Токио.
А десантники так и вовсе сказали, что меня унесет ветром.
Сразу же по окончании учебы я явился в военкомат Бронкса. Один из сотрудников рассказал мне, что и сам много лет назад учился в Йеле на юриста, но, когда разразилась Первая мировая, ушел на фронт, стал летчиком и потерял в бою ногу. В университет он так и не вернулся и сильно жалел об этом. Но, прочитав то самое письмо гарвардского декана с просьбой об отсрочке, твердо решил, что не позволит мне повторить его судьбу. Если бы не он, все могло сложиться иначе.
Благодаря работе на профессора Глюка, я многое знал о нацистской агрессии и планах по созданию концентрационных лагерей. Он входил в группу юристов из оккупированных стран, которые еще во время войны начали собирать доказательства нацистских преступлений. Но армия США, руководствуясь бесконечной мудростью, отправила меня на фронт в звании рядового зенитной артиллерии, о которой я совершенно ничего не знал.
Начало службы выдалось безрадостным. Меня назначили оператором в 115-й зенитный артдивизион, но ни оперировать, ни стрелять я так и не научился. Моим главным противником была не немецкая, а американская армия, где, как выяснилось, многое зависит от звания.
Меня посылали на самую грязную работу: я протирал унитазы, чистил вонючие выгребные ямы и драил кастрюли и сковородки. А пол приходилось подметать так часто, что к пятому разу я готов был использовать метлу совсем не по назначению. Подготовка проходила на базе Кэмп-Дэвис, в штате Северная Каролина, и всякий раз, когда я очень вежливо давал понять армейскому командованию, что считаю поручение бессмысленным, в ответ раздавался вопль:
– А кто просит тебя думать!?
На британском крейсере нас переправили в Англию, где генерал изложил суть задания: мы должны были перехватывать низколетящие самолеты противника, чтобы уберечь тех, кто высаживался на берег. Он сказал, что бояться нам нечего, ведь радары засекут любой приближающийся летательный аппарат, а когда самолет окажется в пределах досягаемости, дистанционное управление автоматически собьет его.
Но оказалось, что немцы уже знали, как работает наш радар. Более того, они выпускали в небо покрытых алюминиевой краской почтовых голубей, сбивая тем самым прицел, и орудия сходили с ума. Они стреляли во все стороны, а авиация противника бомбила нас почем зря. Много ли немецких самолетов сбили 90-миллиметровые пушки 115-ого зенитного артдивизиона? Не знаю. Но британских и американских – много. Я быстро понял, что не стоит верить всему, что говорит генерал. Очередное напоминание, что всем нам стоит думать своей головой.
На юге Англии, в местечке под названием Лэндс-Энд, наш батальон готовился к долгожданному немецкому вторжению, которое, впрочем, так и не состоялось. Вместо него я вспоминаю раннее утро 6 июня 1944 года – «День Д». Небо потемнело от самолетов, а корабли, томившиеся у британских берегов, наконец-то отплыли во Францию. Мы пересекли канал зигзагами, чтобы не наткнуться на немецкие подлодки, и высадились на нормандский берег в местечке под кодовым названием «Омаха-Бич». Спрыгнув с десантного корабля, я понял, что остальным солдатам вода доходит до колен, и только я один погрузился в нее по пояс. Небеса разверзлись проливным дождем. Какой-то британский солдат похлопал меня по плечу и сказал:
– Удачи. Берлин в той стороне.
Как только я взобрался на холм, где расположилась уцелевшая часть подразделения, мой приятель Пьянчуга Норт, сидевший в окопной яме с пулеметом пятидесятого калибра, тут же взял меня в оборот.