Наречённая. Книга 2 (СИ)

Задвигался быстро, безумно, растягивая, заполняя, владея. Другого ответа от неё и не ждал, но почему-то бешенство застелило ум и заволокло глаза мутью. Он знал, что причиняет сейчас ей боль, но ничего с собой не мог поделать, рана открылась, ныла и кровоточила, ему необходимо её погасить. Он проклинал себя за то, что пришёл сюда сейчас, за то, что сказал ей о том, о чём предпочёл бы молчать. Он здесь и жёстко долбится в неё непрерывно, неумолимо, проталкиваясь глубже, до вскриков ассару, до скрежета ногтей по стене.

Её ответ обжог нутро кислотой, вывернул наизнанку. Маар настойчиво провёл по её губам пальцами, разжал зубы, вынуждая её облизать его палец. Едва не кончил, когда она обхватила его фалангу тугими захватом, облизывая его. Он покинул её рот, опустил руку вниз, к пояснице, протискивая между ягодицами, потёр и погрузил палец в узкое горячее колечко. Дыхание Истаны зашлось, она было дёрнулась, но замерла, когда он протолкнул палец ещё глубже, растягивая её, разжимая плотный захват, одновременно скользил распирающим членом в ней, как сумасшедший, вбиваясь в женское тело со злостью, с какой-то дикой и глухой обреченностью и болезненной страстью, пронизывая пальцем ставшую совсем огненной дырочку. Истана сопела, извивалась, пытаясь вырваться, но делала только хуже, разжигая в нём опаляющее яростное пламя, жажду. Внутри него все болело от того, что ассару нисколько не сожалела о содеянном преступлении. Маар знал, что она была слишком юной, слишком глупой, безрассудной, но спустя время в ней не утихла ненависть, она только зрела и колола до крови острыми шипами. А его продолжала выедать изнутри злость, хотя он думал, что смог убить её в себе, думал, что всё выгорело, и остался лишь пепел. Но он ошибся. Он тлел, корчась в агонии собственной боли, ненасытно брал её, на грани, на острие ножа, на самом краю пропасти. Палец Маара выскользнул, отпуская девушку, он опёрся ладонями о стенку, накрывая её узкие кисти рук, сплёл пальцы с её, принявшись исступлённо, раз за разом долбиться в её лоно. Тело изогнутое, восхитительное, невыносимо желанное, хотелось смять, задушить, убить. Он входил все глубже, ощущая, как туго сжимаются её мышцы, как прерывается дыхание, как течёт пот по вискам, спине, между вздрагивающих от толчков грудей. А как пахнет проклятая ассару, раскрываясь ему полностью, вся, источая свои соки, как невыносимо прекрасна она сейчас, прогибая перед ним поясницу, разводя колени широко, подставляя себя ударам. Ей было больно так же, как и ему. Маара не останавливался. Ещё, ещё, ещё, вколачиваться так, чтобы сломать, чтобы вышибло всю их взаимную ненависть, чтобы стереть эту боль, избавиться от неё, опустошиться. Резче, мощнее, глубже. Маар проводил языком по её шее, спине, плечам, кусал и зализывал, дурея от вкуса её кожи настолько, что вновь кусал, оставляя бурые отметины везде, чтобы почувствовать её полнее, забрать себе целиком, присвоить навсегда.

Истана глухо стонала, выгибалась, то откидывала голову, то опускала под неумолимым натиском, упираясь руками в стену. Маар ощутил, как сильно сжались мышцы её лона, выдавили из члена семя, доводя до умопомрачительного оргазма, настолько бурного, яркого, ошеломительного, что перед глазами сверкнули огненные вспышки, в горле образовалась сухость, а в теле — вязкое наслаждение, граничащее с болью. Оргазм хлестал ударами, Маар долго и порывисто выплёскивался в ассару.

Истана опустила голову, втянула в себя воздух тяжело и судорожно — дыхание возвращалось с трудом. Сердца колотились в одном ритме, как и дыхания бились в груди, словно ветер в ставни. Маар не мог шевелиться, как и Истана, оба замерли, слушая собственный клокот соединённых, сплетённых воедино тел, будто корни деревьев.

— Отпусти меня, — хрипло прошептала Истана, чуть поворачивая голову, — или убей.

Маар рвано выдохнул, медленно отстранился.

— Разве это не одно и тоже? Разницы нет, ассару.

Истана развернулась, заглянула ему в лицо. После пережитого всплеска удовольствия её штормило и трясло, в льдистых глазах играл влажный дрожащий блеск, на искусанных губах проступила кровь, на бледном лице припухшие губы ярко выделялись в темноте.

— Одевайся. Мы выезжаем, — бросил, наконец, Маар, отстраняясь, находя в себе силы выпустить Истану.

Та без сил осела на взбитое одеяло, продолжая рвано дышать.

Ремарт оделся и покинул комнату.

Я так и смотрела в закрытую створку неизвестно, сколько времени, собирая себя в единое целое по крупицам. В комнате светлело постепенно, и очертания кровати и стен видны были всё ярче. Пряные острые запахи забивали дыхание. Воздух метался в груди шумно, сердце продолжало трепыхаться, как пойманная в силки птаха. Одна мысль колотилась в голове — исгар всё знает… Всё тело немело от этого осознания, и кровь холодела. Выходит, Маар не просто так оставил свою «вещь» в Энрейде, тому была веская причина. Меня вдруг окатило кипятком от того, что страж мог убить меня, прикончить там же, в покоях. Но он этого не сделал, и это вводило в ещё большее смятение.