Нарги. Социальная утопия

Мир перевернулся. Стал плоским и до банальности прозаичным. За час изменились представления о его базовых, как казалось Алексею, ценностях – любви, верности и памяти. Получалось, что физическая близость так же необходима женщине, как и любовь, и даже самые яркие воспоминания о последней не в силах разрушить реальный мир прикосновений, потребность в которых так велика, что толкает ее в пропасть предательства. Он попытался сопоставить поведение Даши с маминым и вдруг понял, вспомнив ее слова, что и Даше, по сути, от него нужно было главным образом нечто физическое и сиюминутное, необходимое скорее для собственной реабилитации в собственных же глазах, то есть самоутверждения и утверждения своей позиции ранней женщины среди таких же подруг-школьниц, как и она сама, с извращенным перевернутым восприятием мира. Алексей испугался. Он вдруг почувствовал себя совершенно одиноким, Коперником, или, точнее, Бруно, так как не мог упростить свое восприятие мира до заблуждений обывателей. Он понял, что не имеет друзей, и трещина расползается по единому, как ему казалось еще вчера, организму, состоящему из него, Даши и мамы. Если бы все случилось наоборот и он остался бы с отцом, то тот бы был сильнее, чем мать, и хранил бы ей верность навсегда. Да, черт с ними со всеми, если они так со мной. Надо быть верным себе и всегда оставаться самим собой, то есть быть, как отец. К октябрю страхи Алексея обрели силу пророчества, и Даша, под давлением родителей, решила прервать беременность. Они убедили ее пополнить ряды современных женщин, которые заводят детей ближе к тридцати, обретая к этому возрасту независимость от родителей и успех, если еще и не свой, то, по крайней мере, собственного мужа. Отпрыскам успешных родителей уготовано счастливое детство, а кто не желает своим детям счастья? С мамой о ее положении и положении Даши бесед более не было. Денис Витальевич в гости больше не заходил, хотя, возможно, и подвозил маму до дома. Грустным дождливым вечером мама сказала, что тоже была не права, когда ее рассудок уступил страсти, и что это не впервые. С отцом у них уже были две подобные истории, когда их непорочная страсть поглотила здравый смысл и пришлось в обоих случаях прибегнуть к абортам.

– В этой истории с Деном виновата только я, – с грустью сказала мама, но взгляда не отвела. – Понимаешь, столько еще осталось нерастраченной нежности, любви, желания испробовать себя еще и еще в отношениях с мужчиной, искренних и сильных, страстных, одним словом. Еще ребенка без мужа я не потяну. Ден из семьи не уйдет к нам, да и не нужно мне этого. А на две семьи жить он не сможет. Говорит, чтобы я рожала, что будет помогать и любить всех. Но он такой растерянный, подавленный, как будто взвалил непосильный груз, который раздавит его прежде, чем он его донесет. Жалко Дениса, человек-то он порядочный и от слов своих не отступится. Так страсть женщины делает мужчину несчастным. Ты не осуждай меня, сынок, не надо.

– Я не осуждаю, не понимаю просто. – Слезы обиды исказили образ матери, и он прикрыл веки.

– Жаль. На днях сделаю аборт, и все у нас будет, как прежде.

– Делай. Как прежде не будет.

Осенний ветер обрывал с деревьев последние признаки угасающей жизни. Короткие пасмурные дни готовили природу к клинической смерти, и появление новой жизни казалась не к месту и времени. Поэтому и встреча Даши с мамой Алексея была не случайна и естественна в гинекологической клинике. В соседке с воспаленными от слез глазами мама сразу узнала Дашу, фото которой вспыхивало каждый раз на экране их домашнего компьютера. Та сутулилась на краю кровати, ноги ее не доставали до пола, и руки безвольно, как мокрые крылья, прикрывали голые коленки, содрогаясь в мелкой дрожи. Всем своим видом она походила на отставшую и оттого обреченную перелетную птичку, сидящую на оголенном высоковольтном проводе, цеплявшуюся за тепло, но предчувствовавшую смерть.

– Ну, не раскисай, все будет хорошо, – мама Алексея склонилась над ней.

– Ничего хорошего не будет. Я умру. Чувствую это. Мне сон плохой снился.

– Даже не думай, от этого не умирают. Я уже два раза не умерла, – ободряюще улыбнулась женщина.

– Я читала, что умирают от кровотечения или инфекции, как в фильме Звягинцева «Изгнание». Смотрели? И еще, после этого детей уже не будет никогда.

– Глупость какая! Операция не сложнее аппендицита. Да и я снова здесь – значит, беременность возможна после абортов, после двух, как видишь, точно.

– Везет далеко не всем. Я невезучая.

– Слушай, – мама Алексея почти перешла на шепот.– А он тебя сильно любит?

– Отец ребенка? Да, очень.

– А ты?

– Ну, вроде того.

– Это как так вроде?

– Ну, не то чтобы любовь на всю жизнь – у меня бывали и более сильные чувства с другими. Но этот парень ответственный, заботливый, одним словом – надежный.

– Ну, мне кажется… Тебя, кстати, как зовут?

– Даша