Нарги. Социальная утопия

Наргиза изменилась, конечно, не в один день. И дело было не в сексе без любви. Причина была в столкновении двух мировоззрений: приспособления и потребления. Представление о жизни, как о горном потоке, рвущемся о камни на тысячи ручейков, каждый из которых прокладывает только свой путь, обходя уступы твердой породы и залежи мертвого, бесплодного песка, к островкам земли и солнца, где только и может зародиться жизнь. Там, где конец пути, там смысл, там счастье. И если аллаху будет угодно, то в этой заводи сольются два ручья, и массивная тень цветущего на ее берегу нежно-желтыми бутонами куста благодатной прохладой накроет лазурную гладь озерка. Озерцо любви, возникшее от тернистого поиска друг друга на лучшем для жизни месте, и есть счастье и смысл жизни. Но главная парадигма нового общества проникала так же глубоко в сознание женщины, как и сперма его членов в измученное влагалище. Удвоенное страдание легко доводит до отчаяния, за которым пропасть и вопросы о смысле жизни. Спасение в такие часы просто необходимо, как воздух ежеминутно. И если для физической боли нет аргумента сильнее наркотика, то душа избавляется от мучений, изменяя свое отношение к ним. Произошла переоценка восприятия реальности, и она была разрушительной. «Я теперь совсем другая: воздушный шарик цвета солнца с чуждым темным духом внутри. Русским духом. Как же противно, но уже не больно. Они ведь постоянно отдают на пробу свое тело каждому, в ком видят надежду на лучшую жизнь, богатую и беззаботную. Для них это норма, повседневность, то, что они наблюдают вокруг себя с раннего детства. Зачатые в пороке, без любви, они всю жизнь ищут ее и упорно не замечают даже на расстоянии вытянутой руки. Потому как чувства выхолощены, обменяны на секс, страсть и деньги. Тело – это все, чем богата их душа. Губка, по сути, которая добровольно впитывает литры мужских секретов, пытаясь распознать таким странным образом свою половинку. Они не умеют мечтать ни о чем, кроме богатства и полного соответствия другим, подобным себе в их нечеловеческом стаде. Ну, ничего, пока выбора нет, будем как чужие, потом посмотрим, жизнь на этом этапе не заканчивается».

Всегда аккуратный, чисто выбритый и пахнущий свежеразделанной рыбой, Игорь Семенович последние полгода проводил обеденные перерывы вместе с Наргизой в своем небольшом кабинете, облицованным плиткой цвета белоснежных зубов, с бордовым фартуком, переходящим на рабочую поверхность стола, чем походил на чувственную нижнюю губу порочной женщины. Места на столе было с избытком не только для предпродажной подготовки огромных тушек норвежской семги, чья скользкая чешуя на ощупь напоминала густой влагалищный секрет беременной женщины, но и для вполне обыденного приема пищи, ведения бухгалтерской документации и секса с Наргизой. Мужчина с удовольствием, день ото дня, наблюдал за трансформацией женского тела. Обнаженная, выложенная на стол для обладания, Наргиза в разные периоды беременности соответствовала в его воображении различным обитателям морских вод: от судачков до дельфинов. Но всех роднила между собой слизь, обильная смазка, ощущения которой на пальцах, погруженных глубоко в женщину, приводили к сильному, почти до потемнения кафеля в глазах, желанию забрать этот дар природы и опустошить нектар ее любви до дна, как бутылку премиальной водки, забытой в камере хранения при входе в магазин кем-то из случайных богатых покупателей.

Наргиза знала, что секс беременным полезен всегда, а уж материальные блага, связанные с ним, тем более. Она не чувствовала себя проституткой, как каждая русская девушка, а отдавалась, хоть и без любви, но только одному мужчине. Собственно, по этой причине Нарги и не подпускала к себе Гаджи. Она не делила свое тело между мужчинами, и это позволяло сохранить целостность собственной личности, возвести прочную стену отчуждения между мирами, а не растащить ее по кирпичикам нравственности, оставшись одуванчиком на ветру, готовым сорваться за любым ветром. Главное – сохранить корни и прутья, и тогда куст зацветет вновь.

Глава 11