Нарисуй Италию

Пару раз Нелли поднималась на мансарду, но как следует её не обследовала. Вдоль стены выстроились пока ещё пустые деревянные бочки. Медовуху заготавливали в конце августа, в начале сентября, после окончания главного взятка. Благодаря большому панорамному окну без штор и высокому расположению это помещение наполнялось светом под завязку с раннего утра, и солнце покидало его последним, облизывая стены алыми всполохами. Мансарда оказалась идеальным местом для рисования. Нелли перетащила сюда свои блокноты и рассыпала на широком подоконнике карандаши. Чаще всего тут и художничала. Новые рисунки развешивала на деревянных балках, постепенно заполняя пустые стены достопримечательностями Италии. Её мечта не менялась, наоборот, обрела глубину и насыщенность, Нелли всё чаще использовала краски и цветные карандаши.

Помимо бочек на мансарде обнаружились загадочные сундуки, естественно Нелька предположила, что там утерянные ещё при царях древние драгоценности или библиотека Ивана Грозного. Полина Степановна спустила с небес на землю, приоткрыв крышки над «пиратскими сокровищами». В одном сундуке лежали старые игрушки Лёши и Вани, а в другом — школьные тетради и дневники. Действительно драгоценности, но только для Полины Степановны.

Сегодня солнце едва разгоняло мрак в помещении, под двускатной крышей притаились мрачные тени, сквозняк шевелил пучки трав. Пахло чабрецом, мёдом и детскими воспоминаниями. Нелли расположилась у окна, начала рисовать, но глаза быстро устали от скудного света, а монотонный стук капель убаюкивал, навевал дремоту.

Отложив блокнот, она прошлась по мансарде, разглядывая осколки прошлого семьи Виртус, заглянула в пустые ароматные бочки, двинулась к необследованному углу с загадочным пыльным чехлом странной формы. Распутав старую простыню, Нелли извлекла наружу чехол, по форме напоминающий маленькое пианино, открыла и обнаружила ярко-красный аккордеон. Он выглядел спящим и древним, наполненным музыкой и обрывками праздников, на которых успел побывать.

Нелли так увлеклась разглядыванием незнакомого инструмента, что шаги за спиной не услышала. Увидев на полу вытянутую тень, вздрогнула и оглянулась.

— Вот ты где прячешься. Ирина уже ушла, кстати, твой любимый сыр принесла и сметану, — Алексей провёл пальцем по лакированному боку аккордеона, коснулся пожелтевших клавиш.

Нелли проследила за движением его руки. Как же нежно он касался старого инструмента, с затаённой печалью.

— Ты о нём говорил? Вот на этой штуковине ты умеешь играть?

Алексей взял аккордеон, перекинув через плечи кожаные растрескавшиеся лямки, сел на ближайший сундук.

— Давно его не видел. Отец хорошо играл, а я больше баловался. Мне часто говорили, что медведь прошелся по моему уху безжалостно и неоднократно, и музыка вообще не моё. Папа любил этот аккордеон, доставал из чехла на каждый праздник, любовно протирал замшевым лоскутом и пел, охотно выполняя заказы слушателей.

Нелли потрогала пальцем шершавые меха.

— Калинку сыграй. Или что там ещё играют. Ой, Мороз-Мороз…

Алексей не смотрел на Нелли и не слышал, перебирал пальцами клавиши, едва касаясь, не извлекая звук, его взгляд обернулся в прошлое. Он снова видел отца, широко растягивающего меха. Сильный низкий голос сплетался с музыкой, рисуя сюжет печальной песни. Чаще всего отец исполнял песни Высоцкого или что-нибудь из репертуара Магомаева. Больше всего Алексей любил песню «Ты моя мелодия», теперь же не мог её слышать ни в чьём исполнении.

А потом отца не стало, и его любимый празднично-кумачовый аккордеон оказался среди забытых сосланных на мансарду вещей. Именно сейчас, спустя год после смерти отца, он остро ощутил горечь утраты, ни на кладбище, ни на поминках не было этого жуткого чувства безысходности, этой разрывающей, едкой боли. Много раз он слышал от друзей, что отец успел пожить и ушёл достойно, да разве эти слова могли успокоить, унять боль? Горло сковало спазмом, Алексей опустил взгляд на свои руки, не хотел, чтобы Нелли видела его в минуту слабости.

Но ей и не нужно было видеть, она почувствовала в его застывшей позе печаль, а в побелевших пальцах — невысказанную грусть. Молча приблизилась, стянула с плеч лямки, убрала в сторону тяжелый аккордеон. Сделав шаг вперёд, остановилась между коленями Алексея и положила ладони на его плечи. Он уткнулся лбом в её грудь, тяжело вздохнул и, обхватив за бёдра, вплотную притянул к себе. Его руки обвились вокруг её талии, сомкнулись в плотное кольцо.

Нелли затихла, всей кожей ощущая близость Алексея, впитывала его боль. Разноцветная макушка щекотала кожу в глубоком вырезе майки, нос упёрся в солнечное сплетение. Она чувствовала каждый его вдох и выдох, прямо между рёбер взорвался ядерный реактор, пульсировал, растекался по телу яркими колючими вспышками.

Алексей дышал часто, рывками, но совершенно не двигался, застыл каменным изваянием, заключив Нелли в крепкие, немного болезненные объятия. Она гладила его волосы, перебирала пальцами причудливо выбеленные пряди, касалась шеи с чёрными стрелками тату.