Нарисуй мне дождь

– Да, я нищий! – с неожиданной болью вскрикнул он. – Такой же, как ты… Когда-то и я был молодым и для меня тоже ничего не стоило унизить человека! Но в отличие от тебя, я никогда не мелочился, у меня было большое сердце, в нем помещался весь мир, со всеми его радостями и всем его горем. Но когда я стал лучше узнавать людей, живущих в этом мире, мое сердце становилось все меньше и меньше...

Зажав рот рукой, в синих змеистых венах, он бурно зарыдал, содрогаясь всем телом, и тут же затих. Так рыдать и тотчас успокаиваться могут только пьяницы, ‒ следствие внутреннего хаоса, изводящего их.

– Я, как ты, был сам огонь! – вскинув голову, продолжил он, – И к людям я относился, как к пыли под ногами. Я швырялся людьми, и стал тем, что ты теперь видишь. То же самое ждет и тебя. Ты не ценишь дружбы, легко расстаешься с теми, кто тебя любит и забываешь их навсегда. Ты сильный, из тебя прет твоя гордыня, но пройдут годы и все, кого ты когда-то бросил, станут перед тобой в твоей памяти и спросят, зачем ты растоптал их беззаветную преданность, их неумелую любовь?! И ты станешь мелким и ничтожным, и ты сдохнешь от угрызений совести, которой у тебя пока нет… Нет и в помине! Ты не ошибся, да, я нищий. Точнее, я труп, но я еще могу пить. Поэтому и прошу у тебя денег.

– Будь ты проклят! – невольно вырвалось у меня, – Х… тебе в сердце! На кол, и исчезни. Еще раз сунешься ко мне, получишь сразу в морду. Сгинь с моих глаз навсегда!

Я не верю в случайности. Все случайности ‒ не случайны. Суть каждой случайности в ее непознанной закономерности. В событиях и поступках людей сквозь морок бессмысленности проглядывают четкие контуры закономерности, управляемой чьим-то неведомым разумным началом. Нет, не зря вынырнул передо мной из другого измерения этот отброс общества. Но, почему он так задел меня за живое? Да нет, просто вывел из себя! Потому, что он в чем-то прав, а если во всем?.. Нет, черт возьми, не во всем!

Роберт Луис Стивенсон, познакомивший нас с незабвенным Сильвером, умирал от туберкулеза. Планеты выстраиваются в определенном порядке, наступает день, пред тобой является Судьба и сдает карты. Хочешь, играй, а не хочешь, ‒ легким движением пальца откажись от игры, прочистив мозги свинцом. Стивенсон с честью поднял перчатку, брошенную Судьбой, и начал свою борьбу со смертельной в то время болезнью. Стрептомицин открыли спустя полвека после его смерти. Лишь климат Южных Морей продлевал его дни.

На одном из Гавайских островов он с пирса наблюдал шторм. Огромные волны, поднявшись из глубин Тихого океана, тысячи миль несутся к Гавайям, по пути вырастая все выше и здесь, усиленные крупной океанской зыбью, с сокрушительной силой обрушиваются на берег. На тележке подкатил и остановился рядом с ним прокаженный. Обрубок человека, передвигавшийся на колесах, с отгнившими пальцами рук, без ног, с обезображенным проказой львиным лицом. Он курил сигару и тоже любовался штормом.

Стивенсон не мог отвести глаз от его лица. Все в буграх и узлах, покрытое гноящимися язвами, не лицо, а замес из сочившегося сукровицей багрового мяса. Прокаженный подумал, что Стивенсон хочет курить и протянул ему в двух уцелевших культяпках пальцев, похожих на бесформенные комки, свою недокуренную сигару. Стивенсон взял ее, поблагодарил и докурил. Он не мог обидеть человека.

Я поступил бы так же. Лжет этот злыдень, я никогда не унизил бы человека. И все же, удалось этому пришельцу из потустороннего мира, заронить уголек сомнения мне в душу и уже тогда, давным-давно я стал задумываться, правильно ли я живу и, есть ли у меня выбор жить иначе? Вот змий, сгорел бы он синим пламенем! Все, забыто навсегда. Навсегда?..

Глава 10

Сегодня наступила зима.

В окна лекционного зала тихо постукивают белые мухи. Не люблю зиму. Зима ‒ потерянное время года, по отвратительности, она занимает второе ранговое место после дождя. Я покорно ждал конца последней лекции, волны усталости тихо баюкали меня. Все устали и студенты, и лектор. Он читал что-то с листа, шевеля губами и кончик его утиного носа шевелился в такт прочитанному. Несмотря на научное выражение лица, он не внушал мне доверия. Его дикция напоминала речь человека с горячей картошкой во рту, а ясность изложения ‒ малеванье пальцем. Кто не способен ясно излагать свои мысли, тот не умеет думать. Я окунался в его словесный поток, впадал в транс и отключался, сминая время. Завтра четверг, потом пятница, а в субботу я встречу Ли. В субботу мы весь вечер, а в воскресенье весь день будем вместе. Но до этого еще два дня, два долгих дня. Что ж, буду ждать, чтобы сегодня плавно перешло в завтра, завтра в послезавтра, а там и суббота.