Нарисуй мне дождь

Я уже подумал, что мы останемся стоять на станции Кушугум до весны, пока не прилетят дикие гуси и не потянут нас за собой. Когда под вагоном что-то протяжно заскрежетало, и состав медленно покатился вдоль платформы, постепенно набирая скорость. Старшая девочка что-то шепотом долго говорила Медведице. Похоже, в чем-то ее убеждала, вытягивая и без того тонкую шею, заглядывая ей глаза, трогательно прижимая маленькие руки к птичьей груди.

Та, в ответ, только вздыхала и страдальчески закатывала глаза под лоб, будто испытывала муки несварения. Ни слова не сказав, Медведица полезла в свою огромную сумку и долго там рылась, наконец, нашла и вручила ей конфету «Барбарис». Девочка бережно, на распростертой ладони преподнесла ее мальчику. Он степенно ее взял, и безразличным взглядом поглядывая по сторонам, начал разворачивать. У меня невольно возник вкус леденца во рту, с этим вкусом были связаны лучшие воспоминания детства.

– А чого ж ты нэ подякував дивчынци? – с притворным укором спросила его мать.

– Дякую[42], – слегка кивнув головой, чинно ответствовал маленький человек.

Без преувеличений, это был вполне сформированный маленький человек, потому как во всей его внешности и в поведении было так много взрослости. Пока он досасывал леденец, девочка стояла рядом, глядя на него, хотела вместе с ним прочувствовать редко выпадающее на ее детскую долю наслаждение сладким. Но он оставался невозмутимым, как айсберг в океане. Я поймал на себе его искоса брошенный недобрый взгляд. Совсем еще ребенок, но было в нем что-то такое… ‒ исконно почвенное.

Для порядка, посидев пару минут, мать и, как выяснилось, тетка мальчика начали ужинать. Было заметно, что это самая приятная часть их вояжа, которую они с нетерпением дожидались. Небольшой столик у окна был завален белою россыпью вареных яиц, несколькими шматами нежно-розового сала с карминовыми прожилками мяса, увесистым кругом украинской колбасы, источающей умопомрачительный чесночный запах, Монбланами пампушек, Эверестами кнышей, маковников и прочих «пундиков и вытребенек». Невиданных размеров копченая курица вельможно развалилась посредине стола, бесстыдно задрав голые ноги из лохмотьев замасленной газеты. Надо всем этим возвышалась трехлитровая стеклянная банка до верху набитая котлетами.

Этот лукуллов обед к счастью не видела Медведица. Кто знает, как бы вид этих яств на нее подействовал, могло случиться непоправимое… Приближался Таврическ и весь ее выводок с нею во главе потянулся к выходу. Навьюченные, как верблюды переметными сумками, какими-то торбами и узлами маленькие «середняки» пробирались по узкому ущелью вагона, перекликаясь тонкими голосами. Старшая девочка на правах капитана последней покидала наш отсек. Маленькая ее симпатия, сердито вращая глазами, старательно пережевывала котлету.

– А чого ж ты дивчынку не вгостыв котлеткою, вона ж тэбэ конхфеткою вгощала? –со смехом, спросила у него мать, отрывая ногу у курицы.

Я сначала не понял, чего ее так разбирает, но через минуту, когда он наконец пережевал и проглотил то, что так усердно жевал, все стало ясно. Мать хорошо знала своего выкормыша и воспитывала его в лучших украинских традициях.

– Ни, нэ дам! Конхвета – то дурныця, а котлетка, цэ ж дило, нэю и поснидаты можна, – не по годам рассудительно ответил он, с неприязнью поглядывая на девочку.

Малолетний куркуль дожевал-таки свою котлетку и, набычившись, уставился в окно на проплывавшие мимо поля Украины. «Чыя цэ земля? Калытчына!» ‒ вспомнился мне его прародитель мироед.

Наш состав изогнулся на повороте и впереди стал виден, дымящий локомотив, тащивший нас куда-то за мглистый горизонт. Масляно черный дым пеленал вагоны, а за тонкой стенкой соседнего купе внучок донимал свою «бабуню».

‒ Бабунь! Ну, бабуня, расскажи мне сказку.

‒ Ладно, слухай. Расскажу я тебе сказку про невысказанные мысли. Жили-были в одной голове мысли, и у каждой из них была отдельная конура. Не-е, ни конура, а клетушка… И опять же ‒ нет, не клетушка, а такая вот полочка, примерно, как у нас в вагоне. И все в той голове, вроде было в порядке, все разложено по полочкам.

Но это только присказка, сказка будет впереди. Самые чудеса только начинаются. Все, о чем я тебе сейчас расскажу, случилось недавно, может, вчера или позавчера, а может быть, только должно случиться. Это уж понимай, как знаешь, а не знаешь, так и не понимай. Ты сам должен кумекать, если у тебя все клепки в голове на месте, а ни таращиться на меня, разинув рот. Мне об этом рассказала одна из тех самых мыслей. Она одна уцелела потому, что спряталась на самой верхней полке. Между нами говоря, она та еще штучка, но на ее слова положиться можно.