Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Спустя пятнадцать минут он сидел на столе в круглой комнате без единого угла. Комната была насыщена запахом медицины – мало кому приятен, но неприятным быть не может. Белые стены, стол, два кресла, кушетка, шкаф, напичканный лекарствами – вот и всё, что здесь есть.

В комнате находилось пятеро, но двое из них думали, что их трое.

–Ты ответишь за это, – прорычал Данучи, бешено глядя в глаза Иллиана, но обращаясь к Алуару. – И весь город ответит за твой поступок!

Иллиана пробивала дрожь. Видимо, примерил слова на себя!

–Не надо искать оправдание тому, что ты и так собирался сделать! – спокойно ответил Алуар, не показав и молекулы страха.

Казалось, что лекарь их вовсе не смущал, что могут говорить при нём о гибели народа, а сам целитель так был бледен, желал измазать ядом руки художника, не горел желанием лечить его. Наверное, каждый, кто был сегодня в храме желал ему смерти, даже жена Алуара, не смотря на любовь, что блеснула в её глазах.

–Видит Бог, я не знал, что собираюсь сделать, ты сам мне подсказал, – ответил Данучи без прежней ненависти, теперь уже глядя в глаза Арлстау, который протянул ему записку с вопросом, предназначенным для Алуара.

Алуар для него, словно не существовал, а тот ведь подбирал слова, искал нужные ключи, чтобы открыть дверь в запертое сердце художника, но не имел права их найти. Решился дотронуться до Данучи, но сразу же отдёрнул руку.

–Ты очень холодный, – сделал неуместное заключение он.

–Я не могу быть тёплым, когда в меня бросают лёд! – резко отрезал Данучи и задал вопрос, что написан его двойником. – Почему вы бьётесь на мечах? Почему не изобрели оружие, что уничтожит человека навсегда?

–Вы бьётесь на мечах, мы отвечаем тем же, – немедля, ответил настоятель. – Я знаю, как изобрести оружие, которое одним движением пальца уничтожит человечество, но, если я это сделаю, то, можно считать, что весь мир наш погиб. Наш прогресс направлен на то, чтобы жизнь была приятней и интереснее, а не на то, чем её быстрее уничтожить…

Данучи переглянулся с Арлстау и понял, что тот восхищён ответом Алуара, но сам ещё не был удовлетворен.

–Почему не поделитесь с нами теми чудесами, что изобрели?

–Вы сами к этому придёте через тысячи лет, когда будете готовы. Сейчас это опасно, потому что вы постоянно желаете воевать! Вам нельзя доверять прогресс!

–Ты отнял часть моей души! – не унимался Данучи. – Такова цена моих рук! Я хочу, чтобы ты поделился с людьми своими знаниями!

–Не могу! – покачал тот мудрой головой. – Это одно и то же, что поставить точку на всём мире. Ты ведь знаешь, как выглядит душа моего народа?

–Знаю.

–Не задумывался, почему она такая израненная?

–Нет.

–Не думал о том, почему нас так мало?

–Думал.

–И к чему привели мысли?

–Ни к чему.

Ответы разочаровывали, но Алуар не сдавался. Он знал, кто решает судьбу мира – не правители, не полководцы, а художник, который видит души, и ему нельзя уступать.

–Я тоже ничего не помнил о тебе, пока меч не попал в твои руки. Как только это случилось, я вспомнил всё. О войне я никогда не забывал, а десять лет назад вспомнили и другие – те, кто родился до того, как её не стало. Несколько человек решали, кого ненавидеть миллионам, хотя ни люди, ни мы не делаем друг другу ничего плохого. Просто, живём – мы здесь, вы там. – он сделал намеренную паузу и продолжил. – Ни раз среди людей рождались тираны, желающие владеть всем миром. Ты только представь – целый мир, в котором поместились миллионы, принадлежит одному. Так не должно быть – не поровну ведь, совсем не поровну. Наш народ спасал ни раз весь мир от таких тиранов, а вы, всё равно, жаждали нас уничтожить, будто губили мы вас, а не спасали. Не заслуживаем мы такой участи! Мы ваши спасители, а не враги…

–Ты говорил про меч, – перебил его несвязную, сбивчивую речь Данучи.

–И…

–Расскажи, что знаешь о нём.

–А что знаешь ты?

–Мой тесть нашёл его в овраге, и началась война, если верить словам моей жены. После смерти тестя, меч достался ей. Остального не помню…

–А об этом каким образом помнишь?

–Записано в моём дневнике. Сам понимаешь, для чего мне дневник. Но это лишь знания. Я, всего лишь, знаю, что у меня есть семья, но отсутствие воспоминаний затупляет все чувства, и я не могу к ним вернуться, пока сами не придут ко мне…

Алуар заметно оживился. Это был его шанс, ведь Данучи, возможно, мог что-то записать из их прошлой встречи.

–А с какого года начинается твой дневник? – спросил он с надеждой.

–Зря надеешься,– усмехнулся художник. – Дневник начинается с событий двадцатилетней давности. Вылил всю ненависть к своей предыдущей жене, она сожгла мой дневник, и я ушёл из дома бродить по планете.

Данучи не желал вдаваться в подробности, потому продолжил о мече.

–Меч не проигрывает сражений, но сегодня я проиграл!

–Он проигрывает твою душу, а не сражения! – громко воскликнул Алуар. – Ты ведь знаешь, как выглядела твоя душа до потери рук?

–Не знаю, – ответил Данучи, а в глазах вспыхнула надежда, что сейчас он это узнает.

–Теперь она выглядит иначе, – лишь ответил Алуар, растоптав надежду на ответ на самый важный вопрос.