Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Нацарапал вопрос на листке, что был предназначен для Алуара, смял его в одной руке, а другой с силой схватил руку Иллиана, и пронзил полотно десятью пальцами, потянув за собой, на другую планету…

-–

История Данучи: Фрагмент третий.

На сто шагов вперед…

Они летели в пропасть, а затем над городом – так близко, что могли различить все оттенки горных пород, насытивших его поверхность. Преимуществом отличался гранит, а алмазы были клеем.

Арлстау изучал глазами красоту, а Иллиан кричал от восторга, ведь он летел на высоте трёх километров. Крик был, конечно же, беззвучен.

На этот раз полёт был недолгим. Словно у обоих отказали «крылья», и они рухнули вниз с мыслями, что сейчас разобьются. Поверхность уже близко, они закрыли глаза, но пролетели сквозь неё, подобно призракам. Затем падение сквозь город, и приземление в бедном храме – в том же самом моменте, в каком Арлстау покинул Данучи.

Он всё также стоял на коленях с отрубленными руками. Кровь била фонтаном и желала полностью покинуть художника. Один из авров подбежал к нему с раскалённой пластиной в руках, будто знал о случившемся заранее, и обжёг ею руки художника. От его крика было больно, и эхо пролетело по всему городу, заставило каждого авра остановиться и оглянуться назад.

Иллиан глядел на Данучи раскрытыми глазами, и во взгляде чувствовалась вина, но не за увиденное, а за содеянное собой.

–Зачем? Зачем ты это сделал, сын мой? – вопрошал в ужасе Алуар.

Руки сжимали собственную, безволосую голову, словно прикрывали её от стыда, в глазах страх и нет былой уверенности, что всё будет так, как он сам того желает.

–Он хотел убить тебя! – огрызнулся тот. – Я не мог этого допустить!

–Он бы не убил…

–Убей его, – вмешался в диалог разъярённый Донучи. – Убей своего сына!

Арлстау не знал, кому сейчас дарить свой взгляд – главным героям этой «сказки» или Иллиану, что находился в очарованном смятении. Взгляд его друга также метался во все стороны, пытаясь везде поспеть и во всём разобраться – и на татуировки Алуара, и на стоящего на коленях Данучи, что был копией Арлстау, и на самого Арлстау. В его глазах были вопросы: «Где я? Что здесь происходит? Кто все эти люди и нелюди?», но не в тех глазах искал ответы, Арлстау сам в этом мире лишь гость.

Алуар и сын его, словно окаменели после слов Данучи, как и все, кто находился в храме. Сейчас в их лицах было больше от человека, чем от авра.

–Я пришёл дать шанс вашему народу, – продолжил Данучи, глядя в глаза Алуара. – Мне нужна была лишь твоя жизнь. Ты для меня враг, Алуар, а не твой гордый народ! Без тебя война закончится…

–Без меня они станут рабами, – перебил его Алуар, но слов покалеченного художника ничем не остановить.

–Теперь я уничтожу весь твой народ, – захрипел тот жутким шёпотом, сделал паузу и добавил, – если ты не убьёшь своего сына! Выбирай – народ или Род…

Лицо Данучи было жутким, он был готов разорвать на кусочки настоятеля, но такая месть для него ничтожна и неполноценна. Видеть, как тот думает, убить сына или нет – это месть, а отнять жизнь – это предоставить новый путь.

Алуар, действительно, думал над его предложением. Он хорошо изучил Данучи ещё во время их первой встречи, пол века назад и знал, раз тот бросил слова, поддавшись инстинкту, то их подберёт и исполнит.

В глазах боль, на сердце слёзы, а Данучи, как на зло, толкал его к бездне:

–Ну же, реши, что для тебя важнее – народ твой или ты сам!

Кто-то поднёс к его рукам кинжал, пальцы схватили его. Губы дрожали, не желали что-то говорить.

Сын не верил глазам, но видел в отце своём решимость. Жизнь сына меньше для него, чем жизнь народа. Жизнь сына для него – так много, а перед сложным выбором не значит ничего.

–Нет! Не смей! – закричал женский голос, и все обернулись.

Кричала жена Алуара, что появилась с тех же дверей, в которые вошёл Данучи. Седина в волосах, морщины на лице, её серые глаза тускнели – любому взгляду будет видно, что пережила многое.

Она взглянула на Данучи с любовью, и тот такому взгляду удивлён. Не узнавал её женственные черты, но что-то в нём щёлкнуло, проснулась на время человечность.

–Нет! – закричала она всем своим ужасом, когда Алуар замахнулся кинжалом, чтобы убить сына за его ошибку, и Данучи не позволил ему этого сделать.

–Остановись, – сказал он тихо, смотря куда-то в сторону. – Видишь, ничем вы не лучше людей, хоть и пытаетесь такими казаться.

Арлстау проследил за взглядом и стало страшно. «Неужели, опять нарушил ход его истории?!», ведь взгляд Данучи был направлен в Иллиана, и Иллиан это видел – бесстрашный человек испытывал страх от взгляда художника этого мира.

«Может быть, он решил, что в моей реальности человек с татуировками мне друг, раз пришёл со мной?!», – раскинул мыслями Арлстау.

Алуару было стыдно. Жена глядела на него с ненавистью, сын с непониманием. «Неужели, не нашёл ты иного выбора?», – спрашивали его глаза, а глаза Алуара отвечали: «Я и не искал…».

–Мне нужен лекарь, – властным голосом Данучи прервал семейные взгляды.