Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Из-за купола города здесь никогда не было видно солнца, но в эту секунду наступил закат, и спутник вспыхнул над их половиной планеты. Лишь Данучи предчувствовал закат, лишь Алуар его почувствовал.

Руки настоятеля непослушно выронили душу города, и листок, как пёрышко, приземлился на пол. Серые пальцы потянулись к кинжалу, что был спрятан за поясом и схватили его. Алуар ничего не мог поделать, когда остриё потянулось к листку. Что-то управляло руками Алуара, и это был не Данучи, это выбор души, и душа желала, чтобы он убил её, не желала она принадлежать художнику.

–Прошу тебя! – кричал Алуар, ведь не осталось сил сопротивляться – Останови это!

–Не хочу, – прикрыв глаза, ответил Данучи.

Из всех вариантов развития событий, что предвидел настоятель, ни один не соответствовал этому. Арлстау и Иллиан также не ожидали увиденного, они находились в тяжёлом смятении, им было жаль Алуара, особенно Иллиану, ведь в нём он видел себя. В их реальности художник добрее его, в этой реальности в тысячекратно злее. Несмотря на всю свою доброту, Алуар был похож на Иллиана – не только татуировками.

Арлстау с ненавистью глядел на Данучи. Больше не распирало от гордости, что это его двойник, презирал его всем сердцем, хоть и не знал, что будет дальше…

–Умоляю тебя! – закричал Алуар.

–Нет, – тихо ответил Данучи, и Алуар не выдержал, пронзил кинжалом душу города.

Кинжал жадно впитал в себя всё, что было в листке и засиял, как звезда, на мгновение ослепив всех в этой комнате. Затем свет затих, и руки настоятеля снова стали послушными.

Все четверо глядели вверх. От нового, навалившегося на его душу ужаса Алуар схватился руками за лысую голову, пронзив когтями постаревшую плоть.

Могучий купол города треснул по алмазным швам. Сначала рухнула сердцевина, и тысячи авров бежали по всем улицам к воротам, ища в них спасения.

Народ, заполнивший улицы, обомлел, на него набросилась паника и рвала на куски былую отвагу. Город начал петь свою последнюю балладу, окутанную горечью и скорбью – песня настолько была грустна, что заслужила право быть последней.

Затем рухнул весь купол, и крики ужаса смешались со стонами боли.

–Это так ты спас мой народ?! – чуть не плача, воскликнул Алуар.

Без стен его городу остаётся лишь бежать, он это понимал и произошедшее считал самым страшным, что могло случиться с его Родиной. Но он снова ошибся.

Внезапно крик остановился, потерял себя, и наступила тишина.

Алуар медленно повернул голову к окошку и не мог поверить глазам. Замотал головой, словно убеждал себя, что это ему снится.

Данучи проследил за его взглядом и растерялся – этого ожидать он не мог. Видимо, плохо просил у смерти.

Каждый житель города превратился в тёмно-серую статую. Тысячи бегущих к «спасительным» воротам авров – это похоже на искусный, скульптурный ансамбль, но, учитывая то, что статуи секунду назад были живыми, такое искусство не восхитит, такому искусству никто не аплодирует.

Иллиан схватился за голову, Арлстау не мог шевелиться, а Алуар пал на колени, уронил голову на грудь, закрыл глаза, желая умереть, и не произнёс ни слова, и не задумался, почему лишь его одного оставили в живых. Скорбь перекрыла все мысли.

Данучи накрыло непосильное чувство вины, но не стал ничего говорить на прощание, выбежал из храма, из дверей, в которые вошёл и предстал лицом к лицу к содеянному.

Арлстау и Иллиан поплыли за ним и ощутили на себе значение слова «пустота». Город не просто погас, город потерял своё Всё. И хоть светил спутник, которого Иллиан прежде не видел, на него он даже не обратил внимания. Не посмотрел ни на прогресс, ни на кривые небоскрёбы, ни на застывшие в небе «летающие тарелки». Он глядел лишь в застывший в своём побеге народ авров. В глазах его тоска, а в сердце страх перед тем, с кем решил ступить на одну дорогу.

Данучи глядел в каменное лицо жены Алуара, что стояла у порога храма – не бежала, как все, а ожидала мужа. В глазах Данучи боль, он смотрел с сожалением, не понимая, за что так с ними поступила смерть и почему помиловала Алуара, ведь он просил её всё сделать наоборот. «При чём тут душа города и те, кто его заселяют?», – спрашивал он у себя и не находил ни одного ответа. Хоть век дар неси, всего о нём не узнать!

Путь до ворот недолгий, а вокруг города войско полководца, и оно увеличилось втрое. Ни один не решился переступить упавшие ворота и войти. Даже полководец не решился.

Глаза глядели на небоскрёбы, на каменные статуи авров, на навсегда исчезающий из этих мест туман, на идущего в их сторону художника, и ни один взгляд не ликовал. Конечно, видно было удивление от того, что за город здесь стоит, хоть и не понимали его прогресса, но почти всем город этот было жаль, как и весь здешний, неискушённый властью народ.

Войско не понимало, почему боится войти в город, не знало, что Данучи убил его душу, но догадывалось, что грядёт что-то страшное. Расплата за такое ждать не умеет…