Наркомент

И вдруг я вспомнил Геворкяна: борода дымится, вокруг головы кровавый нимб. Его, по идее, должны были предать земле именно сегодня, в понедельник. Скорбные лица соплеменников, много пышных фраз, таких же красивых, как венки, покрывшие могилу. Тосты за поминальным столом, один другого надрывней. И клятвы отомстить, страшно отомстить убийце и всему его роду.

– Эй! – обиженно напомнила о себе Вера. – Куда ты так спешишь? Я не успеваю.

Не обернувшись и не замедлив шаг, я протянул руку назад, нашел ее ладонь и увлек за собой, вынуждая перейти на бег вприпрыжку.

– Да что с тобой?

Я ничего не ответил, я смотрел прямо перед собой и тащил Веру за собой, резко пресекая любые попытки притормозить хоть немного.

Сегодня утром не стало Паши и Светки, так что мстительные претензии им предъявлять бесполезно. Место моего обитания орлам Геворкяна неведомо, мои родители в отъезде. Кто остается? У меня все похолодело внутри.

Светуся, Светочка, Светик-семицветик. Паши Воропайло больше не было, следовательно, все его приказы и распоряжения потеряли силу. Негласное наблюдение за домом его родителей скорее всего было снято в тот самый момент, когда подчиненные узнали, что есть отличный повод нажраться водки за упокой родной милицейской души. А Светик осталась одна, если не считать дедушки с бабушкой, которые способны защитить ее разве что от простуды да соседских мальчишек.

– Бегом! – крикнул я.

Мы не сбавляли скорость до того самого момента, когда ворвались на платную стоянку, где я припарковал «Сааб» после возвращения из Новотроицка. Убрать заградительную цепь, подвешенную на крючочках, было делом нескольких секунд. Она еще бренчала всеми своими многочисленными сочленениями, когда мы с Верой одновременно достигли своей цели.

– Э! Э! – к нам поспешил заспанный охранник, камуфлированный под заправского десантника.

Поразвелось их в последнее время, словно собак нерезаных – не город, а джунгли какие-то. Хорошо еще, что морды не расцвечивают, как в боевиках. Хотя и без этого создают нервозную обстановку, приближенную к боевой.

– Чего тебе, парень? – спросил я, задыхаясь после пробежки.

– Хозяйка машины здесь была, заяву накатала, чтобы, мол, без ее ведома…

– Так тебе ее письменное разрешение требуется?

– Ну да! – обрадовался охранник моей понятливости.

– На!

Вместо бумажки я выдал ему справа. Его понесло прочь на слегка подогнувшихся, семенящих ногах, и он мог бы удалиться достаточно далеко, если бы не подвернувшийся капот машины, по которому он сполз на снег.

Пока прогревался двигатель «Сааба», боец вневедомственной охраны старательно притворялся неодушевленным предметом, а как только мы отчалили со стоянки, принялся скакать позади разъяренным Кин-Конгом, потрясая в воздухе кулаками. Таким образом, свой суровый долг он хотя бы наполовину выполнил.

Рассекая ночь фарами, «Сааб» помчался по улице. Заснеженные деревья вдоль тротуаров превратились в сплошную стену, отчего казалось, что мы находимся в гигантском тоннеле, ведущем вовсе не на свет, а в непроглядную тьму, которой нет ни конца ни края.

– Ты стонешь, – сказала Вера.

– Что?

– Ты все время тихонько постанываешь, как будто тебе снится страшный сон.

3

Во всех трех окнах квартиры воропайловских родителей горел свет. На общем беспросветном фоне это смотрелось как сигнал бедствия. Могло, конечно, случиться так, что безутешные старики оплакивали безвременную гибель сыночка, не смыкая глаз, только вряд ли они стали бы приобщать к всенощному бдению маленькую девочку, приходящуюся им хоть и не родной, но внучкой. Светочка, насколько я помнил, никогда не могла уснуть при свете, значит, она либо не спала, либо…

Я ударил кулаком по рулю, чтобы боль отрезвила меня, помогла вернуть рассудок, который стремился покинуть меня, упорно отказываясь воспринимать реальность.

Сплошная темень и три освещенных окна. Никогда не ожидал, что эта картина может вселить в меня такую панику и ужас.

– Давай я схожу туда, – предложила Вера. Видя мое состояние, она прониклась моей тревогой, и голос ее подрагивал, как она ни старалась вселить в меня уверенность.

– Ты останешься здесь!

– Но…

– Ты останешься здесь, – повторил я, цедя слова сквозь зубы.

Выйдя из машины, я осторожно прикрыл дверцу и направился к знакомому подъезду.

В детстве мы проводили в этом дворе много времени, я и Паша Воропайло. Его квартира была удобна тем, что находилась на втором этаже, вдоль которого тянулась толстая газопроводная труба. Жаркими летними днями, когда вся пацанва вооружалась пластиковыми бутылками с продырявленными пробками, поливая из них друг друга с утра до вечера, Пашина штаб-квартира служила нам местом пополнения водных боезапасов. Мы взбирались на козырек подъезда, перебирались по трубе на балкон и наполняли в квартире свои брызгалки, тогда как наши противники были вынуждены носиться с плоскогубцами по всей округе, выискивая краны, не забитые деревянными пробками.

Тогда было весело и жарко. Теперь все получалось наоборот. Но путь в Пашину квартиру от этого не изменился.