Народ Моржа

Семен лично проехался по неандертальским поселкам и приказал готовить волокуши. Новичкам объяснил, что это такое и зачем. Ямы же были выкопаны еще летом и сейчас всюду были почти пусты — весна не за горами. На шестой день мороза Семен объявил всеобщую мобилизацию и выход в степь. Сам он никуда не пошел: пусть рушится мир, но занятия в школе будут продолжаться!

Еще через три дня — уже в сумерках — в форт прибыл Перо Ястреба. Семен разглядел, что нарту тянут волки, причем огромный зверь, бегущий впереди, ему хорошо знаком — по старой привычке он все еще называет его Волчонком. Это было странно: Перо Ястреба, конечно, немного умеет общаться с животными, но поставить в упряжку Волчонка — фактического вожака стаи — ему никогда не удавалось. Этот зверь и Семена-то соглашался возить лишь в особых случаях. Что стряслось?!

— Он упал, — сказал Перо и устало опустился на пол, хотя рядом была скамейка. — Бизон решил, что для тебя это важно, и велел ехать. Ему кажется, что это тот самый.

— Я сейчас. — Семен стал напяливать только что снятую верхнюю меховую рубаху. — Умойся и поешь — вода вон там, а еду Ветка сейчас принесет.

За забором — недалеко от входа — по снегу перемещались серые тени. Слышался хруст — волки грызли нарубленное для них мороженое мясо. Семен подошел. Один из зверей перестал есть, поднял голову и посмотрел на человека — тусклый свет зрачков.

— «Что случилось (…такого важного, что сам ты возглавил упряжку)»?

— «Он зовет тебя, — ответил волк. — Почему-то именно тебя».

Семен всмотрелся в переданный ему «мыслеобраз» — похоже, он не ошибся, предположив худшее. Только это оказалось еще не все — волк продолжил:

— «Твой зверь идет с ними».

— «Но почему…» — начал было человек и осекся: и то, и другое событие когда-нибудь должно было случиться — неизбежно. Словами «твой зверь» Семен переводил для себя «мыслеобраз», состоящий в основном из запахов, которым Волчонок обычно обозначал мамонтиху Варю.

— «Ты сможешь собрать местных еще на одну упряжку?» — спросил человек.

— «Смогу», — ответил волк.

— «Сделай это. Утром мы пойдем в степь».

Сухая Ветка приготовила спальное место для Пера, и тот уснул как убитый. Потом помыла посуду и улеглась сама. Семен даже не пытался последовать ее примеру — знал, что все равно уснуть не сможет. Он сидел у очага, подбрасывал в него палочки и вспоминал.

«По представлениям людей пяти племен (а теперь уже только лоуринов), творение мира закончилось разделением зверей и отделением от них людей. Род Волка когда-то был един с волком, а род Тигра, соответственно, с саблезубом. Ряд событий заставил местных мудрецов усомниться в моей принадлежности к тому или другому роду. Было высказано предположение, что Семхон Длинная Лапа имеет отношение не конкретно к волку или тигру, а к не разделенному еще первозверю. Позже я увидел его рисунок — на стене нашей Пещеры. Это человек-мамонт-тигр-волк. Да-да, именно в такой последовательности. Все это уже давно не кажется мне ни смешным, ни глупым. Наверное, я „заигрался“, как Карлос Кастанеда, и из наблюдателя превратился в адепта. А что делать, если жизнь так складывается?!

На первой же охоте в этом мире я столкнулся с волчицей. Позже выяснилось, что волки здесь на людей не нападают — не считают их добычей или конкурентами. Эта же напала — вероятно, не сочла меня человеком. Я убил ее — почти случайно. Она была с волчонком — с тем самым. Почему он не убежал тогда, не попытался отомстить? Потому что мы честно сражались с его матерью, и я оказался сильнее. А ему в том возрасте нужно было быть возле кого-то очень сильного, чтобы „играть“, перенимая эту самую силу. Он и сейчас считает меня несопоставимо сильнее, хотя давно перерос. Впрочем, возможно, его устраивает такое положение дел.

Мамонты. Это тоже была случайность — чистой воды. Они, оказывается, почти никогда не дерутся друг с другом, а тут сцепились. Тот, которого я назвал Рыжим, смертельно ранил противника, а добить не смог — мамонты этого не умеют. Раненого добил я — даже не представляя себе, какой подвергаюсь опасности. Рыжий, оказывается, был рядом, но почему-то оставил меня в живых. Наверное, за то, что я избавил сородича от мучений. В зиму катастрофы тоже был наст — как сейчас или даже хуже. Мамонты собрались в огромное стадо. Самцы образовали многокилометровый клин и пошли по степи, ломая бивнями наст, чтобы дать возможность кормиться молодняку и самкам. Ну и, конечно, копытной мелочи, которая брела следом за мамонтами. Они шли, не останавливаясь, много дней. Питаться самцам было некогда, и они умирали на ходу — один за другим. Точнее, падали, а умирали уже потом — лежа на боку мамонту трудно дышать. Они шли к залитой водой равнине, на которой в иные годы всегда было много корма.