Народ Моржа

Он выдернул из петли за спиной пальму и, перехватившись, наотмашь ударил древком по маленькому волосатому уху мамонта. Ему показалось, что зверь вздрогнул…

— Вставай, вонючая падаль, вставай! — драл глотку Семен и «передавал» образы падающих мамонтов, их предсмертный рев. А вот мамонтенок пытается добраться до сосцов матери, но она отгоняет его — у нее давно уже нет молока… И трупы, трупы, трупы — темно-бурые туши, лежащие в степи, — большие и маленькие.

— Вставай!!! — орал Семен и бил тяжелой палкой, стараясь попасть по чувствительным местам. — Здесь полно еды!!! Ее хватит на всех, а ты лежишь! Они не найдут ее и будут умирать! Ты предал их! Ты бросил их! Они шли за тобой, а ты оказался слабым! Ты оказался трусливым и глупым!

Семен чувствовал ответную реакцию мамонта — сначала слабую, потом все более сильную. Удивление, недоумение — почему, зачем двуногий беспокоит его, если не может убить?! Потом возмущение: со времен детства никто не смел!.. А тут двуногий — маленький, ничтожный, слабосильный падальщик! Медленно, постепенно возмущение перерастало в гнев. Семен чувствовал это и распалял себя все больше: орал какую-то матерную чушь, лупил древком и обливал презрением эту груду шерсти и истощенного мяса. Он понимал, что со страшной силой расходует свою нервную энергию, свою «жизненную» силу, но другого выхода не видел — что-то изображать, притворяться сейчас было бесполезно. Он и не притворялся, а действительно впадал в исступление от безграничной власти над бессильным гигантом: можно выколоть глаза, можно отрубить хобот!

Когда мамонт зашевелился, когда начал двигать ногами и ворочать головой, Семен был уже почти невменяем — кричал и бил палкой куда попало. Кажется, ему удалось найти в своей душе и расшевелить того мерзкого червячка, который заставляет людей будущего мучить беззащитных животных и получать от этого удовольствие.

Рыжий подогнул ноги и сделал попытку перевернуться на живот — он был в ярости. Семен только расхохотался:

— Я плюю на тебя! Ты больше никому не страшен! На!!! — Он с силой ударил по самому чувствительному месту — кончику хобота. — Трус и предатель! Лежи и подыхай, куча дерьма!!!

Ответные волны звериной ярости все глубже и глубже погружали Семена в пучину садистского экстаза вседозволенности. Сознание меркло…

Очнулся он от боли, а не от холода. Сильнее всего болела голова — будь в руке пистолет, он немедленно выстрелил бы себе в рот — терпеть такое невозможно. Двигая конечностями, как полураздавленная лягушка, Семен перевернулся на живот и погрузил лицо в снег. Стянул назад капюшон и стал загребать ладонями, пытаясь засыпать снегом всю голову, особенно затылок.

Столетия спустя боль начала стихать. А еще через тысячу лет он пришел к выводу, что многое в его теле болит сильнее, чем голова. Поэтому он попытался сесть. И сел — с пятой попытки. В нескольких метрах от него стояла пустая нарта. Волки сидели или лежали на снегу — упряжь с себя они так и не сняли. Вероятно, был уже вечер.

Семен стал учиться дышать — вдыхать воздух было больно до слез: «Такое впечатление, что ребра грудной клетки сломаны — все сразу». Потом он обнаружил, что снег, в котором он лежал, пропитан кровью. Попытался найти ее источник и пришел к выводу, что она, скорее всего, натекла из носа, хотя он и не разбит. Это было странно — носовых кровотечений у Семена не случалось, пожалуй, даже во времена занятий боксом.

Он довольно долго изучал себя и окружающий мир. Проще всего было объяснить происшедшее тем, что он куда-то ехал на нарте, упал с нее и сильно расшибся. Только нарта — это, извините, не вагон электрички. Тогда что же случилось? Память упорно выпихивала на поверхность какую-то бредово-безобразную сцену — будто бы он избивал пальмой умирающего мамонта. Это был, конечно, «глюк», потому что никакого мамонта поблизости не наблюдалось.

Самообследование показало, что травм, несовместимых с жизнью, у него, пожалуй, нет. Открытых ран — тоже: «Больно, конечно, но не смертельно, так что можно попытаться встать. Интересно, где пальма — на нее бы опереться…»

Пальму он нашел метрах в десяти-пятнадцати. Клинок ее был зачехлен. Снег вокруг перемешан с обломками наста, разворошен бивнями и копытами, так что разобраться в следах трудно. Семен разглядел только довольно обширную примятую площадку, на которой встречались обрывки длинной шерсти. «Похоже, тут действительно лежал мамонт, — удивился Семен. — Неужели этот бред был на самом деле?! Да как же я на такое сподобился?!» Догадка подтвердилась: нашлись и следы нарт, и место, куда была свалена привезенная трава. Правда, сама она куда-то делась, осталось лишь с десяток травинок.

Проще всего было подозвать Волчонка и расспросить его о недавних событиях. Оценив свое состояние, Семен решил, что ему дешевле не звать, а самому подойти к упряжке.

— «Где мамонт?» — спросил человек.

— «Ушел», — ответил волк.

— «Что… было перед этим?» — попытался Семен сформулировать вопрос. И получил в ответ черно-белый «мыслеобраз»: мамонт делает шаг вперед, хватает хоботом человечка и бросает далеко в сторону.