Народ Великого духа

Мы тоже ждали смерти, потому что потусторонние силы обычно не щадят живых. Подтверждением этой истины были раздающиеся то тут то там звуки грома без грозы, после которых еще живые римляне становились мертвыми. А потом к моей клетке подошел на вид вполне обычный молодой человек – с силу этой своей обычности он выглядел очень странно среди порождений ночи. Он окинул меня взглядом с ног до головы и на неплохой латыни спросил:

– Ты быть княгиня Сагари?

– Да, – ответила я на гораздо лучшей латыни, чем у него, – это я княгиня Сагари, дочь князя Беласко и жена князя Тибалта.

– Очень хорошо, – сказал юноша, – ты идти со мной. Наш главный хочет с тобой говорить.

– Я не могу идти, – ответила я, – моя клетка заперта.

– Ерунда, госпожа Сагари, – беспечно произнес юноша, – мы ее ломать. Раз-два – и готово. Все тут надо сломать.

Потом он что-то сказал стоявшим вокруг черным порождениям ночи – и они принялись резать скрепляющие клетку ремни большими острыми ножами, освобождая мне выход. И вот тогда, когда они подошли поближе, я вдруг увидела, что это никакие не порождения ночи… Это были женщины. Да-да, просто молодые женщины, чьи лица и руки были вымазаны черной краской. Когда проход открылся и я хотела уже было позвать вместе с собой своих дочерей, юноша покачал головой и сказал:

– Не надо. Они ждать тут. Ты говорить и договориться, и им быть хорошо. Если ты не договориться, то им тоже быть хорошо, но уже не так. Ты идти, они остаться, ты идти скорей, раз-два, раз-два.

Человек, к которому меня привел тот юноша, больше всего был похож на того, кого мы, аквитаны, и родственные нам народы называем Эцай. Это могущественное существо, которое знает все, что возможно знать, и обычно охотно делится своими знаниями с людьми. Но весь страх в том, что делает оно это не бескорыстно, оставляя часть учеников в вечном услужении в своей пещере. Сейчас Эцай был хмур и деловит, хотя обычно он не скупится на улыбки. Поневоле я преисполнилась перед ним трепетом и не смела взглянуть ему в глаза. Я стояла перед ним, опустив голову, хорошо ощущая исходящую от него мощь.

Он заговорил на незнакомом языке, обращаясь ко мне по имени.

– Приветствую тебя, госпожа Сагари, – перевел его слова юноша, – я рад нашему знакомству, хотя хотел бы, чтобы оно произошло при лучших обстоятельствах.

– Я тоже приветствую тебя, Эцай, – сказала я, слегка склоняясь в почтительном поклоне, – хотя ты и пытаешься скрыться за личиной простого смертного. Теперь скажи мне, какие знания ты нам дашь, кого из нас оставишь в своих учениках, а кого отпустишь восвояси по домам…

Ответ его, переведенный молодым человеком, ошеломил меня и заставил впасть в оцепенение.

– Я не Эцай, – перевел мне юноша, – ты можешь звать меня Петрович. Но это далеко не все. Из этого мира нет выхода, а только вход, а посему вы все до последнего останетесь здесь, с нами. Другого пути у вас нет. Вы нам не враги, какими были римляне, но и пока не друзья. Если мы договоримся с тобой, как с княгиней твоего народа, о том, что мы будем друзьями, то вы получите все знания, какие сможете усвоить, и займете в нашем обществе достойное место равных среди равных. Если же не договоримся, тогда тоже неплохо, потому что я буду говорить с каждым твоим человеком по отдельности – и, поверь, мы сумеем поладить со многими и многими.

– Погоди, Петрович, – спросила я, – ты что, хочешь вернуть мне власть над моими людьми, а не будешь подобно римлянам обращать всех нас в рабство?

– Разумеется, госпожа Сагари, – кивнул тот, – если ты согласишься вместе со своими людьми войти в состав нашего народа, признать его законы и обычаи, и быть с ним как в дни праздников и веселья, так и в дни горестей и испытаний, то мы признаем за тобой право руководить твоими людьми. И будет так до тех пор, пока они сами будут признавать право твоего руководства. Возможно, что это продлится месяц или два, а возможно, и всю твою жизнь.

Нет, это точно Эцай. Только он может говорить о знаниях, так будто это вполне ощутимая вещь – вроде куска хлеба, острого ножа или теплого плаща. Но неисповедима воля могущественного бога – зачем-то ему надо, чтобы его считали простым смертным по имени Петрович. И я решила еще раз его проверить, задав вопрос, на который Эцай ответит одним образом, а смертный – непременно другим.

– А нельзя как-нибудь так, отдельно? – спросила я, – чтобы мы, аквитаны, жили по своим обычаям и законам, а ваш народ по своим…

– Нет, нельзя, – ответил Эцай (и я еще больше уверилась, что это именно он), – отделившись от нас, вы погибнете в первую же зиму, потому что ничего тут не знаете. И поэтому, чтобы спасти твоим людям жизнь, я буду вынужден делать это предложение каждому из них.

Эцай всегда уверен, что главную силу всегда и во всем составляют знания, и спорить с ним на эту тему бесполезно, ведь он же как-никак именно бог знаний. Да и не собиралась я с ним спорить. Неблагодарное это занятие – спорить с тем, кто все знает значительно лучше тебя. Сама же потом себе дурой покажешься. Да и что мне терять? Ведь мы и так все застряли тут, в мире Эцая.