Понятие «перманентная моральная паника» – не столько преувеличение, сколько оксюморон. По определению, паника является самоограниченной, временной и скачкообразной, это всплеск ярости, который выжигает себя сам. Время от времени выступления, телевизионные документальные фильмы, судебные процессы, парламентские дебаты, заголовки и редакционные статьи сливаются в своеобразном режиме управления информацией и выражения возмущения, который мы называем моральной паникой. Каждое из этих проявлений может опираться на один и тот же пласт политической морали и культурной тревоги и – подобно микросистемам власти Фуко – иметь схожую логику и внутренний ритм. Моральная паника успешна благодаря своей способности находить точки резонанса с более широким кругом тревог. Но любой призыв – это ловкость рук, магия без мага. Моральная паника указывает на преемственность в пространстве
Элемент непредсказуемости следует изучать с двух сторон. Во-первых, почему полномасштабная паника вообще заканчивается? Поначалу моими ответами были только догадки: 1) «естественная история», которая заканчивается выгоранием, скукой, выдыхается и затухает; 2) немного более сложное понятие изменения моды – как стиль одежды, музыкальный вкус; 3) предполагаемая опасность сходит на нет, медиа или блюстители морали кричат «волк» слишком часто, их слова дискредитируются; 4) информация была воспринята, но легко растворилась, что в частной жизни, что в публичном спектакле, – конечный результат, описанный ситуационистами
Непредсказуемость нуждается в тщательной координации. Если идея паники одомашнивается под скучной социологической рубрикой «коллективного поведения», то политическая грань понятия притупляется. В этой традиции моральная паника лишь отражает страхи и опасения, которые являются «частью человеческого состояния» или «чудаковатой стороной человеческой природы» и «действуют вне стабильных, упорядоченных структур общества»[38]
. Верно и обратное: без «стабильных, упорядоченных структур» политики, массмедиа, борьбы с преступностью, вероисповедований и организованных религий не может случиться ни одной моральной паники.МакРобби и Торнтон правы в том, что сегодняшние более изощренные, самоосознательные и фрагментированные медиа делают первоначальную идею скачкообразной («то там, то сям») паники устаревшей[39]
. «Паника» – скорее модус репрезентации, в рамках которого до сведения общественности регулярно доводятся будничные события:Это стандартная реакция, знакомая, порой утомительная, даже нелепая риторика, а не какое-то особенное непредвиденное вмешательство. Моральные паники конструируются изо дня в день и используются политиками для координации согласия, бизнесом для продвижения продаж… и медиа для того, чтобы сделать внутренние дела и социальные вопросы достойными новостей[40]
.Но, разумеется, не то чтобы «изо дня в день». Теорию моральной паники действительно стоит пересмотреть, чтобы она соответствовала преломлениям мультимедиированных социальных миров. Но случаются неожиданные, странные и аномальные вещи: убийство Джеймса Балджера не является ни будничным событием, ни знакомой историей. Репертуар медийных и политических дискурсов вынужден разрабатывать специальные конвенции, чтобы перевести аномалии в повседневные и долгосрочные тревоги. При этом они все равно должны оставаться в формате преходящего и скачкообразного – сущности новостей.
Фрагментарное и интегрированное принадлежат друг другу: у моральной паники есть своя внутренняя траектория – микрофизика возмущения, – которая, однако, инициируется и поддерживается более масштабными общественными и политическими силами.