Читаем Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров полностью

Что касается коэффициента прогнозирования в описании, то, хотя СМИ были уверены, что моды и рокеры не прекратят соперничество друг с другом, респонденты как из выборки Нортвью, так и из выборки Брайтона были не слишком уверены в этом. Из выборки Нортвью 42,5 % сочли, что это явление умрет, будучи лишь мимолетной фазой или модой; 15 % – что оно будет продолжаться, если не принять жестких мер, а 22,5 % – что оно неизбежно продолжится:

Это часть нашей повестки дня (врач).

Это не исчезнет, пока хватает шпаны с деньгами, которая жаждет внимания (социальный работник).

Теперь можно ожидать этого в каждые выходные – это будет продолжаться так же, как это было с демонстрациями противников ядерного оружия (член совета).

Остальная часть выборки не знала, будет ли иметь продолжение феномен модов и рокеров. Выборка Брайтона разделилась равномерно: 38,4 % считали, что моды и рокеры и дальше будут вести себя подобным образом, если не предпринять мер; 33,8 % – что это всего лишь мимолетная фаза; 29,8 % ответили: «Не знаю». Неопределенность в обеих выборках отчасти отражает тот факт, что вопросы задавались на довольно поздней стадии развития явления, когда уже имелись объективные признаки снижения его значимости. Тем не менее даже на этом этапе средства массовой информации ритуально использовали образы предсказания и неизбежной катастрофы.

В ответах на просьбу описать, какие молодые люди участвовали в инцидентах, респонденты в обеих выборках использовали несколько менее четкие образы и стереотипы, чем массмедиа. Так, в СМИ – если не брать в расчет особые образы, например, из речи об «опилочных цезарях», – ложная атрибуция сосредоточивалась на стереотипе зажиточной шпаны. Господствующую картину формировали подростки, взятые из традиционных «делинквентных классов», но при деньгах, ездящие на дорогих мотоциклах и более чем когда-либо склонные к бессмысленному насилию. В брайтонской же выборке 47,7 % респондентов считали, что это «обычные дети», которые просто развлекаются, а 33,9 % полагали, что это типичные правонарушители. Почти столько же (32,3 %) в выборке Нортвью считали, что моды и рокеры не отличались от всех остальных правонарушителей; дополнительными элементами были банда, униформа, мотоциклы: все компоненты образа «Ангел ада». 12,8 % считали, что только главари шаек были жесткими преступниками, тогда как остальные примкнули к ним просто из любопытства. 43,6 % не думали, что моды и рокеры являются преступниками: либо потому, что они происходили из разных слоев общества, либо потому, что они не имели реальных преступных намерений, а только хотели развлечься. Еще 11,3 % не определились с ответом. Что касается представлений о социальном составе модов и рокеров, то массмедийные образы были опять же несколько острее: в брайтонской выборке 30 % считали, что они происходили из рабочего класса и были учащимися средних школ, 15 % не были уверены и 5 % считали, что они богаты и принадлежат ко всем социальным классам.

По-другому увидеть образ можно, рассмотрев, какими средствами – если таковые были – модов и рокеров представили в качестве совершенно нового феномена. Новый тип девиантности обычно рассматривается как представляющий большую угрозу, нежели то, с чем справлялись ранее, и СМИ склонны были подчеркивать якобы новые элементы ситуации: больше насилия, больше массовой истерии и более высокий градус организованных столкновений между бандами. Очень немногие респонденты из выборки Брайтона рассматривали эти факторы как новые элементы: только четверо (6,1 %) ответили, что насилия было больше. Около 30 % считали, что речь идет о старых народных дьяволах (фарца, тедди-бои) под новым названием, в то время как самая многочисленная группа (56,9 %) считала, что новой чертой были большая зажиточность и мобильность. Чуть больше респондентов из выборки Нортвью (33,1 %) посчитали, что поведение само по себе было новым:

…Раньше было хулиганство, чистая дьявольщина, только для того, чтобы раздражать других… но не было ничего злобного: это новый элемент, чистый бандитизм (директор школы).

15,1 % считали, что единственными новыми элементами были больший достаток и мобильность, а еще 37,6 % – что в таком поведении нет ничего нового: старые актеры просто перешли на новую сцену, тедди-бои вышли из района Элефант-энд-Касл и получили большую известность, чем когда-либо:

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Масса и власть
Масса и власть

«Масса и власть» (1960) — крупнейшее сочинение Э. Канетти, над которым он работал в течение тридцати лет. В определенном смысле оно продолжает труды французского врача и социолога Густава Лебона «Психология масс» и испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс», исследующие социальные, психологические, политические и философские аспекты поведения и роли масс в функционировании общества. Однако, в отличие от этих авторов, Э. Канетти рассматривал проблему массы в ее диалектической взаимосвязи и обусловленности с проблемой власти. В этом смысле сочинение Канетти имеет гораздо больше точек соприкосновения с исследованием Зигмунда Фрейда «Психология масс и анализ Я», в котором ученый обращает внимание на роль вождя в формировании массы и поступательный процесс отождествления большой группой людей своего Я с образом лидера. Однако в отличие от З. Фрейда, главным образом исследующего действие психического механизма в отдельной личности, обусловливающее ее «растворение» в массе, Канетти прежде всего интересует проблема функционирования власти и поведения масс как своеобразных, извечно повторяющихся примитивных форм защиты от смерти, в равной мере постоянно довлеющей как над власть имущими, так и людьми, объединенными в массе.http://fb2.traumlibrary.net

Элиас Канетти

Обществознание, социология / Политика / Образование и наука / История
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология