Народные русские легенды А. Н. Афанасьева

Такого широкого и самостоятельного развития легенда не имела в нашей старой литературе, главным образом потому, что наши старые «списатели», как их называли, привыкли действительно больше списывать чужое и пользовались уже готовыми византийскими легендами. Количество легенд, относящихся к лицам евангельским, у нас было несравненно меньше, и главное, лишено самостоятельной обработки, хотя материал издавна был под руками. Хронографы и Палеи, представлявшие священную и древнюю историю, пришли к нам уже в первые века славяно-русской письменности от греков и южных славян; священная история, которую они передавали, уже была прикрашена рассказами, перешедшими потом в народную легенду. Так же давно начали переводить у нас жития, отдельные и собранные в разного рода патериках; литература древних и новых апокрифов была также очень знакома, но всем этим материалом у нас очень мало воспользовались. В нашей литературе едва ли когда найдется что-нибудь подобное тем эпопеям, которые посвящены были на западе евангельским лицам и событиям. Причина в ограниченности литературного развития вообще и в различном направлении религиозных понятий: нашим старым людям не приходило в голову дать легенде более поэтическую форму, чем та, какую она получила в первый раз, — самый язык, на котором они читали и сами привыкли писать, был в сущности язык чужой; окаменевший в церковном употреблении, он не мог идти на выражение задушевной мысли, необходимой в поэтическом произведении. Господство славянского языка, без сомнения, убивало поэзию: единственный раз, когда хотели им воспользоваться для поэзии, он уложился только в нелепые вирши Семеона Полоцкого и товарищей. Притом у нас, если не господствовало исключительно, то было в большой силе чисто буквальное понимание того, что относилось к религиозным верованиям; в книге церковной видели всегда нечто догматическое, и какова была привязанность к букве, можно видеть до настоящей минуты у раскольников.

Но хотя благочестивая ревность и понимала поэзию по-своему, она произвела много сказаний чисто русских, в которых пробивалась все-таки струя легендарной поэзии.

Наконец, источником народной легенды были и предания, шедшие не из книги, а жившие в самом народе, как песня и сказка: всего труднее определить пути, которыми проходили эти незатейливые повести до тех пор, пока встретились с любопытством ученых собирателей. Здесь легенда от беспрестанного обращения в народе иногда смешивалась с другими рассказами; в ее христианские рассказы вплетались разные посторонние черты из старых мифических воспоминаний: к библейскому сказанию о сотворении мира примешалась космогония древних обрядовых песен, в историю благочестивых людей попали подробности из народных сказок, в преданья об аде и рае вошли принадлежности новейшего быта и т. д. Примеры мы увидим в легендах г-на Афанасьева. Любопытно, что в этих народных легендах различные народности сходятся таким же поразительным образом, как в сказочном эпосе: легенды повторяются часто с замечательной точностью.

Таким образом, по содержанию народная легенда может быть приурочена или к чужим переводным сказаниям, или к литературным повестям чисто русским, или, наконец, к устным преданиям, в самом начале принадлежавшим к области народной поэзии. Нам остается еще сказать несколько слов о том, какие формы принимало у нас это общее легендарное содержание и в каких памятниках оно сохранилось и сохраняется в народе. Во-первых, большое количество легенд оставалось всегда только в форме житий (повторяем, что мы здесь разумеем народные, а не церковные сказания о житиях святых); некоторые из них наиболее читались и нравились и достигали, следовательно, известной популярности, особенно между грамотными людьми. В свое время чрезвычайно популярным средством распространения подобных легенд были лубочные картинки, которые теперь исчезают больше и больше. Лубочные картинки, удовлетворявшие в старину всем литературным потребностям простолюдина, сообщали и наиболее любимые легенды; в них можно найти Алексея Божия человека, Богатого и Лазаря, Георгия Победоносца, Бориса и Глеба, царевича Димитрия и т. д.