НАРОДОВОЛЬЦЫ

Гольденберг (мрачно). А нас убедили. Полторы тысячи три года мучились под следствием. Казнили Ковальского, тысячную толпу в Одессе расстреляли солдаты. Поручика Дубровина задушили в Петропавловске. Приговорили к смерти Сергея Бобохова, хотя ему и восемнадцати не было. В тюрьмах нашей православной России Николай Крутиков задушил себя, отравился Николай Стронский, перерезал горло Алексей Запольский, осколком стекла вскрыли себе вены Владимир Леонтович и Николай Богомолов. Сошла с ума Бетя Каминская, сошел с ума Дмитрий Гамов, сошел с ума Архип Боголюбов. Умер от чахотки Исаак Львов, умер от чахотки Павел Трутковский, умер от чахотки Иннокентий Устюжанинов, умер от чахотки Павел Чернышев, умер от чахотки Сергей Носков, умер от чахотки Василий Махеев…

Плеханов. Перестаньте! Моя участь в случае ареста та же. Распоряжение отдано всем полицейским управлениям, но нельзя поддаваться чувству, общественные деятели должны руководствоваться разумом?

Перовская. Не до теории, ох, не до теории… Жить нечем, дышать-то нечем!

Фигнер. Коли говорить о разуме, не кажется ли тебе, Георгий, если враг централизован так, что по телеграфному сигналу все околоточные встают в стойку, то и мы вынуждены централизоваться, чтоб и по нашему сигналу против каждого околоточного вставал революционер…

Михайлов. Централизация и дисциплина воли. Вот!

Фроленко. И временно же, пойми, Георгий, временно.

Перовская (совсем тихо). Не хочу ссоры, не хочу ссоры, боже праведный, как не хочу ссоры… Вместе работали, вместе и продолжать…

Гольденберг (Плеханову). Взгляни мне в глаза! Неужели за наших мучеников, за истлевших в мешках каменных, мы не отомстим? У тебя простое человеческое чувство есть?

Все. Отомстим!

Гольденберг хватает Плеханова за руку. И вдруг в их спор врывается солидный Провинциал из толпы богомольцев.

Провинциал. Бесстыдники, нехристи, богохульники! Да что же вы здесь руками-то размахались, святое место, монастырь, а они такое себе позволяют, а? Точно в трактире? Молодежь пошла, да в прежнее-то время, при Николае Павловиче, царство ему небесное, за такое-то поведение на съезжую бы вас, да кнутиком, да розгою, ах, бессовестные, бесстыжие ваши глазища-то. Что-то в Воронеже я вас и не видал, а?

Все замолкают и, не отвечая, начинают креститься.Провинциал уходит. Желябов отводит Перовскую в сторону.

Желябов. Соня, я прошу, помоги.

Перовская. Мне противны все теории, если они ведут к ссорам. Для меня мораль дела важнее его успеха.

Желябов. И для меня. Но…

Перовская. Зачем «но», почему ж это всякий раз «но», когда разговор о морали?

Желябов. Иногда безнравственным кажется то, что не подходит под старые понятия.

Перовская. А иногда нам так удобно бывает забыть старые понятия!

Желябов (строго). Есть интересы дела, которому ты себя посвятила. Если условия жизни требуют изменения способов ведении этого дела, глупо сопротивляться этим требованиям. (Поворачивается и идет в сторону группы.)

Перовская (быстро догоняет его). С вами буду! Одних на муку не отпущу…

Желябов. Соня? Я знал.

Перовская. Ничего ты не знаешь!

Желябов. Ладно, идем к нашим.

Первый народоволец. Но царя трогать нельзя!

Второй народоволец. Можно, но не от имени партии.

Желябов. Нет, подметные письма якобы от царя… царскую волю скрывают… на царя покушаются злодеи – игра древняя, да проигранная. Я не Пугачев! Мы хотим быть политической силой, мы и должны публично покарать тирана. Его убийство поднимет народ, подтолкнет его к революции.

Плеханов (в бешенстве). Но история не нуждается в таком подталкивании! Хорошо. Допустим, допустим, временно мы все займемся террором, но укажите мне, где предел, дальше которого социалист не имеет права заходить, чтобы не перестать быть социалистом? Кто станет следить? Кто мне даст гарантию, что мы не увлечемся всем этим?

Желябов. Не нами мир начался, не нами и кончится!

Фроленко. Перед нами один вопрос – как быть с начатым делом. А будущее… Что ж, будущее и укажет?

Михайлов. А сейчас быстрым натиском вынудим правительство дать свободу!

Морозов. А принуждение одно – политическое убийство. Это сегодня революция! Если перестать быть болтунами.

Плеханов. На кончике кинжала парламента не утвердите! После имени царя вместо двух палочек поставят три, помяните меня, – вот единственная революция, которую вы осуществите.