НАРОДОВОЛЬЦЫ

Судебный пристав. Дело об убийстве императора Александра Второго, совершенном первого марта тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Подлежит суду особого присутствия правительствующего сената для слушания дел о государственных преступлениях.

Подсудимые: мещанин города Тихвина Николай Иванов Рысаков, девятнадцати лет; крестьянин Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, деревни Гавриловка Тимофей Михайлов, двадцати одного года; мещанка Геся Мирова Гельфман, двадцати шести лет; сын священника Николай Иванов Кибальчич, двадцати семи лет; дворянка Софья Львовна Перовская, двадцати семи лет; крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, села Николаевки Андрей Иванов Желябов, тридцати лет. Обвиняет исполняющий обязанности прокурора при особом присутствии правительствующего сената, товарищ прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты Муравьев.

Дело начато слушанием тысяча восемьсот восемьдесят первого года, марта, двадцать шестого дня, и будет закончено слушанием тысяча восемьсот восемьдесят первого года, марта, двадцать девятого дня.

Толпа на петербургском перекрестке. Ритм ее жизни учащается. Появляется нищенка, за ней – мальчишка, который все время ее поддразнивает.

Нищенка. Отстань, отстань, оглашенный, тю, тю!

Мальчишка. А расскажи, что давеча рассказывала, так и отстану?

Торговка (из подворотни). А вот кому горячие с мясом, горячие с мясом!

Нищенка. Отстань, отстань, что ж ты привязался ко мне, ирод? Тю, тю!..

Второй офицер. А ну тихо, чтоб я вас не слышал! Видите, господ потеснили, народ…

Сановник. (продолжает читать газету). «Посягательство на царя – это посягательство на самый народ, это насилие над народной волей и свободой»! Красиво, красиво они теперь пишут, только, по моему-то разумению, посягательство раньше началось, куда как раньше, и не злодеи его начали, а преобразователи, прости господи!

Левый. Я поражаюсь вашему образу мыслей, любые перемены вам неугодны, но жизнь-то меняется! Пусть одна перемена худа, зато другая будет полезна!

Сановник. Но держава, милостивый государь, не поле для проб. Стабильность форм – вот что придает ей прочность, особенно в России-с.

Западник. Послушать вас, так мы и нынче бы в допетровских кафтанах ходили!

Славянофил. А надо тщательно рассмотреть, что мы приобрели, а что потеряли, избавившись-то от кафтанов.

Правый. Болтовня! Болтовня, господа, главнейшее зло в судах, в адвокатиках, в процедурах-с.

Мальчишка. Расскажешь – пирожка дам, расскажешь – пирожка дам!

Первый офицер (возвращаясь из подворотни). А я пирожков и рюмочку пропустил!

Второй офицер. Ну, теперь я. (Убегает.)

Западник. Билеты к эшафоту, представляете, дали редакциям далеко не всех изданий.

Славянофил. Ну, ваши-то, я полагаю, получили!

Мальчишка. Расскажи, расскажи, как их вешать-то будут?..

Нищенка (кричит). А-а-а-а-а, уморил ты мою душу, ирод!

Третий офицер. А ну, тихо! Марш отсюда!

Сановник. (продолжает читать). «Пусть сам русский народ неповинен, непричастен к этим злодействам, но эти гадины…»

Мальчишка пронзительно свистит.

Муравьев и Желябов продолжают готовиться к суду.

Муравьев. Двадцать шестого июля тысяча восемьсот семьдесят девятого года их партия, которая самозвано присвоила себе имя «Народной воли», вынесла смертный приговор монарху, которого русский простой народ обожал как великого благодетеля и любил преданной сыновней любовью. Я позволю себе надеяться, что вы, милостивые государи, вместе со мной признаете, что пора же наконец сорвать маску с этих непрошеных благодетелей человечества, стремящихся добыть осуществление своих идей… нет, излюбленных ими химер… (Задумывается.) Кто вас звал? Русский народ жил спокойно, предоставив великому, любимому, мудрому государю и его помощникам постепенно совершенствовать народную жизнь… И вот являетесь вы, призванные якобы осуществить народную волю… Сомнения нет и быть не может – язва для России неорганическая, недуг наносный, пришлый, преходящий, русскому уму несвойственный, русскому чувству противный…