Народы моря (СИ)

Я стрелял из лука, не целясь, в толпу. Промазать было трудно. Так увлекся, что стрелы кончились, как мне показалось, в один миг. К тому времени чихну уже удирали с поля боя поодиночке и малыми группами. Я освободил из креплений копье и показал его Пентауру. Мой катана знал, что надо дальше делать. Теперь он проезжал мимо удирающих врагов настолько близко, чтобы я мог достать их копьем. Это мероприятие требовало от меня большей сноровки, чем стрельба из лука. Сперва частенько промазывал, но вскоре приловчился. К тому времени, когда мы опять оказались возле вражеского обоза, пара десятков чихну остались лежать на земле с кровоточащей раной между лопатками от моего копья и еще больше сидеть на ней с поднятыми вверх указательными пальцами — сдаюсь! В другом обществе такой жест могли бы принять за оскорбление.

Я похлопал Пентаура по плечу и крикнул:

— Едь к самому большому шатру!

Мы свое дело сделали, теперь имеем право получить за это награду.

Охранников в лагере уже не было. Подозреваю, что драпанули, когда увидели колесницы. Самый большой шатер был из такой же ткани, как и у шасу. Делают ли такую же ткань чихну или шатер был отбит у египтян, которые раньше захватили его у шасу — не знаю. Главное, что в нем было много чего ценного, поскольку, как догадываюсь, принадлежал вождю чихну Мраиуе. Во-первых, четыре испуганные женщины: три совсем молодые, лет тринадцать-пятнадцать, и одна немного за двадцать, которая в сравнение с ними казалась старой. Все четыре обвешаны украшениями из желтого металла так щедро, что стали, наверное, раза в два тяжелее. Одних только тонких золотых браслетов на каждой руке было штук по десять. Я еще подумал, что это закрученная в спираль золотая проволока. Во-вторых, на каждую полагался сундучок из черного дерева египетской работы, украшенный резьбой и расписанный золотой краской, заполненный дорогой косметикой и не поместившимися на теле драгоценными украшениями. В-третьих, баулы с разным тряпьем из дорогих тканей. В-четвертых, золотая, серебряная и бронзовая посуда, явно награбленная у египтян.

Все это мы с Пентауром быстро перенесли на богато украшенную повозку, стоявшую рядом с шатром. В нее запрягли пару молодых крупных ослов и на длинном поводу привязали к задку колесницы. Пентаур правил колесницей, а я следил за повозкой и шагающими за ней женщинами, которые стали раза в два легче, поэтому двигались бодро, и криками отгонял от них колесничих и пехотинцев, ворвавшихся во вражеский лагерь и метавших заиметь такую же ценную добычу. Подозреваю, что из-за этих баб Мраиуя и проиграл сражение. В бой надо идти голодным во всех смыслах слова.

Теперь мы не спешили. Мой катана останавливался возле убитых, которые могли быть поражены моим копьем, и одним ударом ловко отсекал кисть руки, складывая их в мешок из грубой льняной ткани, подвешенный снаружи кузова. Мешок быстро наполнялся, пропитался кровью и темнел. Надолго остановились возле того места, где шло основное сражение. Пентаур отправился собирать мои стрелы и отрубать кисти, а я смотрел, как египетские пехотинцы, скорее всего, из задних шеренг, тоже обзаводятся свидетельствами своей доблести. Кто шустрей, тот и герой. Впрочем, заметив захваченных нами женщин, многие оставили трупы в покое и понеслись к вражескому лагерю.

По пути их и многих других завернул какой-то командир на колеснице, направив туда, где был левый фланг вражеского войска, занятый народами моря. Там теперь стояла большая часть нашей армии, причем не в расслабленном состоянии, как должно быть после победы. Звуков сражения я не слышал.

— Пентаур, веди повозку в наш лагерь, а я смотаюсь посмотрю, что там происходит, — приказал я своему катане, который уже набил расчлененкой мешок почти до отказа.

Народы моря, все четыре племени, сбившись в кучу и перемешавшись, заняли круговую оборону. В отличие от союзников, убегать они не собирались. Наверное, понимали, что, как только рассыплются, их перебьют поодиночке. Закрывшись щитами и держа наготове копья и мечи, они готовились умереть в бою. Впрочем, убивать их не спешили. Как я понял, шли переговоры. Народам моря предлагали перейти на службу к фараону Мернептаху. Так в свое время поступил его отец Рамсес Второй, взяв на службу каких-то шарденов, и не пожалел. Они даже были его личной охраной вместо нубийцев, которых до этого считали самыми отважными воинами. Один из потомков шарденов сейчас как раз и вел переговоры.