Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события

На рис. 16.1 видно, что в 1929 году нарратив о крахе фондового рынка набрал огромную силу, благодаря которой он существует и по сей день, хотя представлен в основном в книгах, а не в газетах. Первые достаточно слабые признаки эпидемии нарратива о крахе фондового рынка, которую даже сегодня преимущественно связывают с событиями 1929 года, судя по всему, начали проявляться в 1926 году, за несколько лет до самого краха 1929 года. Однако тогда их не восприняли всерьез. В газетных статьях нашли отражение две короткие эпидемии указанного нарратива, достигшие своего пика в течение года. Это говорит о том, что «заражение» было быстрым и масштабным. Первая эпидемия получила широкое распространение в 1929 году, когда однодневное падение промышленного индекса Dow Jones по данным за 28 октября 1929 года установило рекорд в 12,8 % и снижение показателя продолжилось на следующий день. Вторая эпидемия началась 19 октября 1987 года, когда индекс Dow Jones упал на 22,6 %, что почти вдвое превышает процент снижения этого индекса 28 октября 1929 года, хотя и уступает общему двухдневному падению 1929 года. С 1929 года ни одно снижение котировок фондового рынка, помимо того, что случилось в 1987 году, не было названо «крахом». Почему? Как мы отмечали ранее, газетчики сосредоточены на рекордах, вероятно, потому, что подобная информация интересна читателям, и однодневное падение фондового рынка 1987 года поставило единственный такой рекорд со времен краха 1929 года. Бытует мнение, что эпидемия интереса к фондовому рынку в 1929 году была чрезвычайно заразной. Нам известно, что накануне 19 октября 1987 года уровень «заражения» этой идеей также был весьма высоким. Истории, которые публиковали в СМИ и рассказывали инвесторы, напомнили о событиях 1929 года и усилили влияние нарратива о тех событиях (6).

Судя по всему, крах 1987 года является таким событием, которое вызывает очень яркие воспоминания, подобные вспышкам (см. главу 7), как, например, внезапная бомбардировка, автомобильная авария или объявление войны, и поэтому о нем нелегко забыть. Однако спустя десятилетия эта история уже не вписывается ни в одно существующее созвездие нарративов и поэтому больше не является «заразной».

Нарратив 1929 года о суициде

Крах 28–29 октября 1929 года стал событием, оставившим после себя воспоминания-вспышки. И вероятно, он оказал большее влияние на массы, чем кризис 1987 года. Воспоминания о событиях 1929 года несколько ярче отчасти потому, что с ними связаны истории о смерти, а именно о самоубийствах бизнесменов.

Правда, насчет того, что именно спровоцировало эти самоубийства, имеются определенные вопросы: были ли они вызваны самим крахом рынка, или же, стремясь получить более активный отклик читателей, авторы новостных статей просто решили объяснить такие поступки трудностями для бизнеса.

В своем бестселлере 1955 года The Great Crash, 1929 («Великий крах 1929 года») Джон Кеннет Гэлбрейт утверждал, что в действительности после краха общее количество суицидов существенно не увеличилось (7). Однако нарративов о таких самоубийствах после краха фондового рынка на самом деле было много. По данным ProQuest News & Newspapers, только в ноябре 1929 года на эту тему были опубликованы двадцать восемь статей. Психологический принцип, именуемый эвристикой аффекта, речь о котором шла в главе 6, предполагает, что под воздействием таких нарративов люди некоторое время будут настороженно относиться ко всему (8).

Нарратив о смерти после краха 1929 года набирал силу за счет многочисленных историй о людях, которые в результате тех событий были «уничтожены» в финансовом плане и не видели смысла жить дальше. Автор статьи, опубликованной в Louisville Courier-Journal спустя два месяца после краха, умолял читателей:

«Не стреляйте в себя!

С удивлением я читал о мужчинах, которые кончали жизнь самоубийством в 50 лет. Крах фондового рынка уничтожил их, но уничтожил лишь с точки зрения их финансовой состоятельности. Ведь у них были все те же мозги, благодаря которым они зарабатывали свои деньги, разве нет?» (9)