Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события

Заверения Кулиджа были весьма противоречивыми, иногда их называли «бычьими советами Кулиджа – Меллона». В статье 1928 года, опубликованной в журнале Atlantic, Ральф Роби выявил следующую закономерность: практически каждый раз, когда ощутимо снижался фондовый рынок или общественность выражала неодобрение в связи с высоким уровнем заимствований спекулянтов для покупки акций, президент Кэлвин Кулидж либо министр финансов Эндрю Меллон делали оптимистичные заявления насчет ситуации на рынке и отрицали факт чрезмерной спекуляции (11). Роби выразил сомнение в том, что для такого оптимизма у Кулиджа и Меллона имелись какие-либо рациональные основания. В связи с чем он интерпретировал их действия как попытку поддержать веру общественности в фондовый рынок.

Возможно, подобные «бычьи» рекомендации были попыткой Кулиджа и Меллона успокоить авторитетных представителей общества, которых пугали любые признаки утраты доверия инвесторов. В статье, опубликованной в Wall Street Journal в 1928 году, ее автор писал:

«Глава одной из наших крупнейших промышленных корпораций не так давно обсуждал с друзьями текущую ситуацию на рынке. “Мой прогноз по ситуации с нашими акциями в случае резкого падения котировок вполне оптимистичен, – отмечал он, – и я бы даже приобрел часть акций. Спекуляциями я не занимаюсь, поэтому акции, разумеется, были бы приобретены на мое имя. Сложность заключается в поиске способов продать их. У меня самого есть все, что мне хотелось бы сохранить на будущее. Однако, если я продам какие-либо акции, сотрудники вскоре об этом узнают. А поскольку большинство из них являются акционерами компании, мои действия могут не просто встревожить их, но и послужат сигналом к тому, что им пора избавляться от своих инвестиционных активов. Поэтому я оставляю в покое активы, которые, как мне известно, могут принести хороший доход в краткосрочной перспективе”» (12).

В октябре 1929 года рынок обвалился. Восемью месяцами ранее, в феврале 1929 года, Совет управляющих Федеральной резервной системы предупредил, что ФРС не будет финансировать банки, которые предоставляют кредиты по растущему курсу. Было также сделано уточнение о том, что эти меры «не наделяют Совет правом выносить решения по делам, связанным со спекуляцией». Однако инвесторы читали между строк, и реакция их была резкой и незамедлительной (13). В Washington Post писали о «напряженной битве между Федеральной резервной системой и Уолл-стрит», причем на Уолл-стрит в основном придерживались мнения о том, что ФРС должна заниматься своими делами, а не вмешиваться в чужие (14). 9 августа 1929 года, всего за два с половиной месяца до краха, Федеральный резервный банк Нью-Йорка повысил переучетную ставку (ставку, по которой он предоставлял кредиты банкам). Никогда прежде в истории страны не было государственного органа, миссия которого предполагала бы осуществление деятельности, направленной на обеспечение стабилизации ситуации на фондовом рынке. Нарратив о «битве» между Уолл-стрит и Федеральной резервной системой, вероятно, добавил популярности историям, которые в последующие месяцы привлекли внимание общественности к событиям, связанным с крахом фондового рынка 1929 года. Вследствие этого у многих сложилось впечатление, что знающие люди чувствуют, когда спекуляции на бирже заходят слишком далеко.

После краха фондового рынка разочарование людей в прогнозах госчиновников, представителей бизнеса и журналистов лишь усиливалось. В 1930 году один обозреватель говорил: «К сожалению, складывается впечатление, что те, кто пишет о бизнесе, склонны предавать огласке лишь оптимистичные заявления и избегают обсуждения любых вопросов, которые оптимизма не вызывают» (15).

В 1931 году журналист финансового блока New York Times Александр Дана Нойес отмечал: «Деловые люди, произнося свои пророчества на грядущий год, будут стремиться подчеркивать наиболее обнадеживающие факты, избегая упоминаний о неприятных отклонениях» (16).

В то же время никто не хотел быть обвиненным в том, что устроил панику, крича «Пожар!» в переполненном театре, чем усугубил страхи общественности и, возможно, способствовал паническому бегству инвесторов с рынка. Исходный нарратив о человеке, кричащем «Пожар!» в переполненном театре, появился в 1884 году, почти за полвека до краха фондового рынка. Как сообщалось в New York Times: